Воспоминания одной звезды

Весь следующий месяц мои выступления в «Колизее» оказались триумфальными, все билеты были раскуплены, и люди часами стояли в очередях в надежде купить незарезервированные места на галерку или хотя бы стоячие места. Когда мы затем отправились в турне, повсюду повторялось то же самое. Во время выступления в Бирмингеме я получила предложение от компании RKO-Pathé[296]вернуться в Голливуд, чтобы сняться в моем первом звуковом фильме. Сама мысль об этом испугала бы меня, если бы не тот прием, какой оказывали мне английские зрители на театральной сцене.

Это придавало мне бо́льшую уверенность, а также означало, что мой акцент не создавал трудностей в восприятии текста.

Надо было подумать обо всем, учитывая наши с Гленом отношения. Я не стала бы соглашаться на это предложение, не посоветовавшись с ним. Если бы он не захотел, чтобы я уезжала, то подождала бы, пока не представится возможность сняться в звуковом фильме в Европе. Когда я задала ему этот вопрос, он ответил: «Конечно соглашайся. Голливуд — самый важный центр для кино. Если уж решилась нырять, лучше всего там, где вода самая глубокая». Мне стоило знать наперед, что именно такой и будет его реакция на мой вопрос. Это так характерно для него. Он не верил в полумеры ни для себя, ни для меня, ни для нас обоих. В Париже меня ожидал потенциальный покупатель замка. Мне также нужно было приехать туда, чтобы возобновить дело о расторжении брака, и Глен договорился, чтобы частный самолет доставил меня во Францию, перелетев через Ла-Манш. Это был мой первый полет на самолете, и он надеялся, что я смогу понять, почему он сам в таком восторге от авиации. Что ж, это оказалось интересным, но я вовсе не заболела авиацией, лишь предчувствуя недоброе от этого его увлечения.

Замок продали с большим убытком, однако я была очень рада, что отпали затраты, связанные с его содержанием. Я купила для мамы виллу в Сен-Жан-Кап-Ферра на Ривьере и попросила Гулевича составить ей компанию. Они оба с нетерпением ждали возможности поменять климат: жить на севере Франции было куда труднее, чем на Средиземноморском побережье, да к тому же на юге было куда спокойнее. Я перевезла ту мебель и домашние принадлежности, которые им были нужны, а остальное отдала на хранение на склад.

Из всех своих немалых владений во Франции, движимого и недвижимого имущества, я оставила себе только автомобиль марки Isotta Fraschini, который я купила в Париже еще в 1928 году. Собственно, я выкупила его во время распродажи имущества Валентино. Руди заказал его для себя во время последней поездки в Европу, незадолго до своей смерти.

Как только все мои дела в Европе были улажены, пришло время отправляться в Голливуд на съемки моего первого звукового фильма. Глен отвез меня в Саутгемптон, поскольку хотел проводить. Моя каюта была вся в цветах самого разного сорта, в том числе стояла огромная корзина с каллами. Едва я увидела их, как принялась истерически кричать:

— Уберите их отсюда! Немедленно!

Стюард тут же унес их прочь, а Глен обнял меня, пытаясь привести в чувство. Он мягко спросил:

— В чем дело, дорогая?

Все еще дрожа всем телом, я прижалась к нему на несколько мгновений, прежде чем смогла выговорить:

— Прости, пожалуйста. Это суеверие. Именно эти цветы…

с самого раннего детства, сколько себя помню… эти каллы означали смерть и несчастье.

Он сложил ладони, обхватил ими мое лицо.

— Ну-ну, не падай духом, дорогая. Я приеду в Голливуд, как только будет оформлен развод. Обещаю.

— Я хочу, чтобы ты пообещал еще кое-что, — сказала я.

Улыбнувшись, он ответил:

— Ну, сначала я должен знать, что именно.

— Ради меня, пожалуйста, не участвуй больше в автогонках, не летай на самолетах, перестань заигрывать со смертью.

— Я же заговоренный, — небрежно бросил он. — Умирать буду скорее всего от свинки или ветрянки, или еще от какой-нибудь детской хвори.

Тут он заметил, что мое лицо искажено страхом, и мгновенно оставил свой шутливый тон.

— Ну что ж, ладно. Хочу лишь одно сделать напоследок — побить собственный рекорд перелета из Лондона в Кейптаун. Последний раз мне не повезло, а я знаю, что могу скостить несколько часов полета. И вот после этого я стану пай-мальчиком и никогда не буду пилотировать ничего более опасного, чем модели самолетов… Ты, дорогая, не будешь возражать, чтобы я совершил этот последний перелет, да?

Я только вздохнула.

— Ты все равно сделаешь по-своему, что бы я тебе ни сказала. Но после этого — все, не нужно больше рисковать.

— Обещаю, что это будет последний полет, — сказал он утешительным тоном. А я никак не могла от него отойти, все целовала и целовала, не хотела от себя отпускать…