Дорогой Дэн!
Лайла написала мне. Она мне сообщила. Я поговорила с Джен, и та сказала, что это правда, истинная правда. Я не могу ясно мыслить. Не могу это переварить.
Я пишу тебе, потому что Лайла попросила меня приехать погостить, а я понимаю, что это не ее дом и приглашение не может исходить от нее. Я хотела справиться у тебя. Эндрю говорит, конечно, мы должны поехать, не будь смешной, тебе незачем спрашивать Дэна, но я все-таки решила спросить.
Не знаю, забыл ли ты то, что я сказала тебе в тот первый вечер во Французском доме в декабре, но я много раз прокручивала это у себя в голове, вместе со множеством других ужасных вещей, что я наговорила в тот уик-энд. Я сказала тебе, что мы не друзья, что тебе нет места в нашей жизни, и мне очень стыдно за свои слова.
За эти последние несколько месяцев я очень многое подвергла самокритическому анализу и обнаружила, что помню такие вещи, которые, казалось бы, давно забыла. Например, как в те первые годы после аварии ты был очень добр к нам с Эндрю, как ты сохранил нейтралитет, когда произошел разрыв между Лайлой и нами с Эндрю, как ты стремился удержать нас вместе. Помню, что даже после того, как мы все негативно отреагировали на твой фильм, я часто думала о тебе – когда девочки делали или говорили что-нибудь забавное, я представляла себе, как бы ты смеялся, если бы увидел или услышал это.
Ты есть и всегда был частью нас всех, неотъемлемой частью, как любой другой из нас, и я понимаю, что отрицать это было очень несправедливо с моей стороны. Поэтому, прежде чем я спрошу тебя, можно ли мне привезти всю мою семью погостить в твоем доме (твоем доме! с трудом могу в это поверить!), я должна попросить у тебя прощения.
Позаботься о Лайле за меня, за всех нас.
С любовью,
НаталиГлава сорок шестая
Они лежали в гамаке, Джен и Лайла, а между ними была аккуратно втиснута Изабель. Дело было под вечер, солнце как раз начало соскальзывать за гору, и тени были длинными. Изабель и Лайла спали, малышка дышала легко и ровно, тогда как Лайла – прерывисто, со свистом и хрипом. Джен полулежала на подушке, а на коленях у нее была книга. Она, в сущности, ее не читала, ей довольно было наблюдать за ними.
Гамак был огромный, ярко-красный и совсем новенький, купленный Дэном в подарок Лайле. Он висел между дубами на северной стороне дома, в идеальном месте для того, чтобы укрыться от дневной жары, здесь была тень деревьев и прохладный ветерок, дующий с побережья. Со времени своего приезда неделю назад Джен и Изабель полюбили лежать вместе с Лайлой в ее гамаке; они проводили там середину дня, спали или же Джен и Лайла разговаривали, наблюдая, как ребенок спит. Иногда к ним присоединялась кошка; она забиралась на дуб и смотрела на них сверху.
Лайла была влюблена в Изабель, она не могла с ней вдоволь натешиться. Она дотрагивалась до нее при любой возможности, постоянно всовывала свои тонкие, как у скелета, пальцы в пухлые ручки Изабель или сжимала толстенькие пальчики у нее на ногах, кончиками своих пальцев рисовала кружочки на гладкой, как фарфор, коже малышки. Джен не могла в это поверить – Лайла прежде никогда не любила детей.