Воссоединение

Джен тоже помнила ту гонку. Когда она садилась в машину Дэна, у нее все еще был на губах вкус вина, вкус поцелуя Конора. Солнце сияло на них с небес. Лайла сидела сзади, боком, закинув свои длинные ноги на спинку, потому что только так она могла уместить их в машине. Джен помнила, как откинулась на сиденье, закрыв глаза, и как хотела, чтобы он ехал все быстрее и быстрее, чтобы все остальное потонуло в этой бешеной гонке.

– Джен? – Это Дэн вернул ее назад, в темноту гостиной. – Все нормально?

– Все хорошо. – Она немного помолчала. – Я просто думала о том списке. Я не записала ничего для себя лично. Конор и Джен хотят этого, Конор и Джен сделают то…

Они погрузились в молчание, тяжелое от невысказанных мыслей. О том, чего она хотела в то время, когда писала этот список, как все изменилось через полгода, и еще через полгода, а затем, как все, чего она когда-то хотела, уже перестало что-либо значить, потому что той жизни, которую она знала, больше не было. Медленно, робко Дэн протянул ей руку. Она ее взяла.

– Нет такого человека, который хотел бы одного и того же всю жизнь, – сказал он, как будто прочитав ее мысли.

– Я знаю. – В какой-то момент она вдруг подумала, что сможет сейчас рассказать ему, что именно так долго удерживало ее вдалеке, сумеет понятно это объяснить, но тут зазвонил его телефон.

– Ну, наконец-то сигнал! – сказал он, и момент был упущен.

Письмо Джен Конору, датированное маем 1996 г., так и не отправленное

Мой дорогой Кон!

Мне нужно сказать тебе это, но я не могу. Я не могу сказать это тебе в лицо. Я не могу заставить себя сказать это и увидеть выражение твоих глаз, я не вынесу этого, не вынесу мысли о том, как сильно ты меня возненавидишь, когда узнаешь, что я сделала. О тех ужасных поступках, которые я совершила.

Этому нет оправдания. Все, что я могу сказать, это что по какой-то причине, которой я даже уже не помню, я проснулась однажды, или, может быть, это пришло ко мне постепенно, я не знаю, я сама ни черта не знаю, просто я поняла, что, пожалуй, все то, чего мы хотели, уже не является всем тем, чего хочу я. И дело не в том, что тебя недостаточно, дело в том, что меня недостаточно. Именно так, меня недостаточно.

Я не могу тебе рассказать. Я даже не могу тебе этого написать. Я должна написать эти слова, но мне страшно это сделать, закончить все это, положить всему этому конец, потому что, как только ты об этом узнаешь, это будет конец того, что есть между нами. Я знаю это. Я совершила ужасный поступок. Я тебя предала. Я должна сказать это тебе в лицо, ведь так? Я не могу этого написать.

Не могу.

Глава двадцать первая

По своему собственному почину жена хозяина гостиницы, крупная, круглая дама, живое доказательство ошибочности утверждения, что француженки не толстеют, принесла им в комнату две тарелки тушеной говядины по-бургундски, а к ней – запеченный картофель и литровый кувшин красного вина.

– Я думать, вы не ели? – сказала она, с приятной, многообещающей улыбкой ставя перед ними поднос.

Эндрю и Лайла набросились на еду, как голодные волки. Они поглощали ее с жадностью, в молчании, сидя на полу перед огнем.

Когда с едой было покончено, Эндрю почувствовал, что молчание перестало быть комфортным, поэтому он сказал:

– Я вызвал такси. Дорога домой обошлась мне в семьдесят фунтов.

– Не поняла.

– Ты хотела знать, как я добрался до дома. От «Флит сервисес». После того как мы расстались.

– А, ну что ж. Ты это заслужил. В конце концов, ты переспал с моей лучшей подругой.

– Справедливое замечание.

– Это ведь было не впервые, да? – спросила Лайла. – В тот уик-энд?

– Впервые. Даю тебе слово.