Если в личности посвященного в сан царя определенным образом восстанавливается синтез двух властей, оказывается весьма ясной природа существующих при любом нормальном общественном порядке иерархических отношений между царями и жреческой кастой или церковью, являющейся просто посредником в передаче сверхъестественных влияний: царский сан обладает первенством перед священническим
, как символически солнце обладает первенством перед луной, а мужчина —перед женщиной. В определенном смысле это то же самое традиционно признаваемое первенство одновременно священнического и царского сана Мелхидесека, проводившего жертвоприношения именем Всевышнего, бога Победы («Бог Всевышний, Который предал врагов твоих в руки твои», Быт, XIV, 20), перед священническим достоинством Авраама. Как уже говорилось, средневековые апологеты гибеллинского идеала иногда обращались к символу Мелхиседека, отстаивая перед церковью сверхъестественное право и достоинство монархии [232] .Но даже при обращении к совершенно традиционным цивилизациям можно вспомнить арийские —точнее, индоарийские —тексты, чтобы указать, что даже в цивилизации, кажущейся по своему характеру жреческой, в большой степени сохранялось представление о правильном отношении между этими двумя достоинствами. В этих текстах, которые мы уже цитировали, сказано, что род воинских божеств возник из Брахмана как высшая и более совершенная форма, чем сам Брахман: «Поэтому нет ничего выше воинской аристократии —кшатриев, и жрецы —брахманы —почитают воина, когда происходит посвящение царя в сан» [233]
.В том же тексте жреческая каста, приравненная к Брахману —понятому здесь безлично, по аналогии с тем, что в христианстве считается влиянием Святого Духа —является хранительницей, связанной с фигурой матери
или материнским лоном (йони) по отношению к воинской или царской касте. И это имеет особое значение. Царский тип представлен здесь в соответствии со своей ценностью мужского принципа, который превосходит, индивидуализирует, подчиняет и «триумфально» правит духовной силой, представляемой в образе матери и женщины. Мы уже указывали на древние традиции, связанные с царским саном, обретение которого происходит из-за брака с божественной женщиной, часто изображаемой как мать (переход к символу инцеста —отсюда египетскому фараону, в более широком контексте, давался титул «бык своей матери», о котором уже говорилось). И мы вновь приходим к тому же самому. Таким образом, даже когда обряд посвящения в сан считался необходимым, тем самым вовсе не устанавливалось и не признавалось подчинение царя священнической касте. После того, как исчезла раса существ, которые по своей природе были чем-то большим, чем просто людьми, царь до своего посвящения был просто «воином» —при условии, что он сам поднялся до чего-то высшего иными средствами. [234] Но в обряде посвящения царь не получает, а принимает власть, которую жреческий класс не обладает, а хранит; эта власть при этом переходит в «высшую форму», которой она не обладала ранее. Также в этом действии мужское и воинское качество посвящаемого освобождается и поднимается на высший уровень, [235] действуя затем в качестве оси или полюса священной силы. Именно поэтому выполняющий обряд жрец должен «почтить» царя, которого он посвятил в сан, в то время как последний, согласно тексту, должен относиться к брахману как к матери. Хотя в «Законах Ману» и утверждается приоритет брахманов, последние сравниваются с водой и камнем, в то время как кшатрии —с огнем и железом; признается, что «без брахмана не преуспевает кшатрий, без кшатрия не процветает брахман», а также «брахман считается корнем дхармы, кшатрий —ее вершиной» [236] .