Восстание против современного мира

В гибеллинском идеале более чем ясно было сформулировано, что, во-первых, Империя (Regnum) имеет сверхъестественное происхождение и метаполитическую и универсальную природу, и, во-вторых, что император как живой закон на земле (lex animata in terris) и вершина порядка единовластия (ordinatio ad unum

) «не является частью чего-то иного» (aliquod unum quod non est pars, Данте), представляя собой власть, превышающую уровень общества, которым он правит. Таким же образом империю не следует путать ни с каким царством или нацией, которое она содержит в себе, так как в своем начале она является качественно иной: она предшествует любой из них и превосходит любую из них. [246] Не существовало никакой несовместимости —как думают некоторые историки[247]

—в средневековом контрасте между абсолютным правом власти (независимо от места, нации или расы), присущим императору в силу того, что он был в коронован и посвящен в свой сан в соответствии с правилами, и практическими ограничениями его материальной власти по отношению к европейским правителям, которые поклялись в послушании ему. Уровень всякой универсальной подлинно объединяющей функции по своей природе нематериален; и только при условии, что такая функция не утверждается как лишь материальное —то есть политическое или военное —единство и власть, она может быть реализована в полной мере. Следовательно, вовсе не материальные узы, упроченные политическими и военными факторами, должны объединять в Империю разнообразные царства; эти узы имеют идеальный и духовный характер, выраженный отличительным термином fides, который в средневековой латыни имел как религиозный, так и политически-моральный смысл верности и преданности. Именно fides, возвышенная до таинства (sacramentum fidelitatis

) и принципа всякой чести, являлась объединяющим цементом различных феодальных сообществ. «Верность» связывала феодала с его повелителем, то есть феодалом более высокого ранга. В высшей, очищенной и нематериальной форме она была элементом, который должен возвращать эти части —singulae communitates —к высшему по отношению к ним центру тяготения Империи, к трансцендентным власти и авторитету, для признания которого не нужно было прибегать к оружию.

Также и поэтому в феодальных и имперских Средних веках —как и в любой другой цивилизации традиционного типа—единство и иерархия могли сосуществовать с высокой степенью независимости, свободы и самовыражения.

Говоря в общем, в первую очередь в арийских цивилизациях можно заметить длительные периоды времени, в которых в каждом государстве или городе существовала примечательная степень плюрализма. Семьи, рода и народы представали как небольшие государства, как державы, обладавшие большой степенью автономии, включенные в идеальное и органическое единство, но обладавшие всем, в чем они нуждались для своей материальной и духовной жизни: культом, законом, землей и войском. [248]

Традиция, общее происхождение и общая раса (не просто раса тела, но раса духа) были единственными основаниями высшей организации, способной развиться в форму Империи, особенно при распространении первоначальной группы сил по большой территории, нуждающейся в упорядочивании и объединении. В этой связи знаменателен ранний этап истории франков. Слово «франк» было синонимом свободного человека и носителя в силу своего происхождения особого достоинства, которое в их собственных глазах делало франков выше прочих: «Francus liber dicitur, quia super omnes gentes alias decus et dominatio illi debetur»[249] (Турпин[250] ). Вплоть до IX в. основаниями государства были общая цивилизация и принадлежность к франкскому роду, хотя никакого организованного и централизованного политического единства, совпадающего с национальной территорией, как в современной идее государства, не существовало. Позднее, во время Каролингов, когда развитие привело к установлению Империи, франкская аристократия была разбросана повсюду, и именно эти отдельные максимально автономные единицы, сохранявшие тем не менее нематериальную связь с центром, составляли объединяющий жизненный элемент в этой сложной структуре, как клетки нервной системы в организме.

Здесь же можно сказать, что главным образом дальневосточная традиция подчеркивала ту идею, что покидая периферийную область, не вмешиваясь напрямую, и оставаясь в сущностной нематериальности центра (как втулка колеса обуславливает все его движение), возможно достичь «добродетели», характеризующей подлинную империю, в которой отдельные индивиды поддерживают чувство свободы и все происходит упорядоченно, потому что в силу взаимной компенсации, исходящей из следования невидимому направлению, путаница или произвол отдельных людей в итоге вносят свой вклад в общий порядок[251] .