Восточно-западная улица. Происхождение терминов «геноцид» и «преступления против человечества»

Итак, в мае Лемкин вновь принялся интенсивно рассылать письма тем занимающим ключевые должности людям, которые могли помочь ему и изменить в этом смысле ход процесса. Я читал эти письма – многословные, отчаянные, наивно льстивые. Но что-то в них было и человеческое, трогательное – тон хотя и обидчивый, но искренний. Трехстраничное письмо было отправлено Элеоноре Рузвельт, главе только что появившегося в ООН Комитета по правам человека, – Лемкин рассчитывал на ее сочувствие, поскольку она понимала «потребности уязвимых групп»{559}. Он поблагодарил миссис Рузвельт за то, что она отстаивала его идеи перед мужем – «нашим великим лидером», – и сообщал ей, что судья Джексон одобрил «идею формулировать геноцид как особое преступление» (тут Лемкин слегка искажает истину). Он готов допустить, что закон «не решает всех мировых проблем», но по крайней мере дает инструменты для выработки ключевых принципов. Не согласится ли миссис Рузвельт помочь в создании нового механизма для предотвращения и наказания геноцида? К письму Лемкин приложил несколько своих статьей.

Аналогичные письма получили Энн О’Хара Маккормик{560} из редакционного совета «Нью-Йорк таймс» и только что избранный генеральный секретарь ООН Трюгве Ли, норвежский юрист. Лемкин писал всем тем, с кем находил, даже с натяжкой, какие-то точки соприкосновения: например, бывшему губернатору Пенсильвании Гиффорду Пинчоту, с которым он несколькими годами ранее познакомился у Литтела, но затем утратил с ним контакт («Я очень скучаю по вам обоим», – утверждал Лемкин{561}

). Глава отдела по сотрудничеству с международными организациями тоже получил письмо, причем с извинениями – «внезапный вызов в Нюрнберг и Берлин» воспрепятствовал-де продолжительному общению{562}. Лемкин обладал умением и азартом для выстраивания сети, и теперь он закладывал фундамент новой кампании.

Что за «внезапный вызов» в Нюрнберг, Лемкин не уточнял. В конце мая он отправился в Европу, вооружившись удостоверением, которое только что выдало ему Министерство обороны. Он рассчитывал, что этот документ откроет ему те или иные двери в Германии, хотя на нем и стояла печать «Пропуском не является»{563}.

На фотографии, которая появилась двумя месяцами ранее в «Вашингтон пост», Лемкин выглядит официально: белая рубашка с галстуком, пристально смотрит в камеру, губы поджаты, брови нахмурены – сосредоточен на своей цели. В удостоверении личности указано, что глаза у него голубые, волосы черные с проседью, вес 176 фунтов, а рост ровно пять футов и девять с половиной дюймов.

137

Первым делом Лемкин добрался до Лондона. Там он встретился с Эгоном Швельбом, сочувствовавшим его планам чешским юристом, главой Комиссии ООН по военным преступлениям{564}. До войны Эгон представлял в Праге антифашистов, беженцев из Германии, а теперь параллельно общался с Лаутерпахтом. Они поговорили о геноциде и ответственности, и Лемкин выдвинул идею: снять фильм, который поспособствует поиску сбежавших военных преступников. Из этой затеи ничего не вышло. Из Лондона Лемкин отправился в Германию, в Нюрнберг, и добрался туда в начале июня, разминувшись на несколько часов с Лаутерпахтом. В тот день в суде настала очередь Фрица Заукеля, он отвечал на обвинения в использовании принудительного труда в Германии. Заукель сообщил судьям о встрече с Франком в Кракове после возвращения того из Лемберга в августе 1942 года. Франк уведомил Заукеля о том, что уже направил в Рейх 800 000 поляков, но с легкостью наберет ему еще 140 000{565}

. С людьми обходились как с дешевым ресурсом.

Удостоверение, выданное Лемкину в военном министерстве. Май 1946

В субботу 2 июня Лемкина пригласили на встречу с Робертом Джексоном. Он изложил цель своего приезда в Европу: помочь военному министерству оценить последствия решения выпустить эсэсовцев из фильтрационных лагерей. Более 25 000 тысяч эсэсовцев уже отпущены, сообщил Джексону Лемкин{566}. Прокурор, явившийся на встречу вместе со своим сыном Биллом, выразил удивление, поскольку СС была объявлена преступной организацией и члены ее подлежали уголовному преследованию. Втроем они обсудили также работу Лемкина, связанную с процессом в Токио, и было бы странно, если бы Лемкин не вставил в этот разговор слово «геноцид». Хотя формально он не состоял в команде Джексона, но, именуя себя его «юридическим консультантом», Лемкин лишь немного подправлял реальность{567}. Ему выдали пропуск, позволявший посещать офицерскую столовую в Нюрнберге и питаться на уровне полковника, однако я не нашел официального пропуска в судебный зал, и архивисты не смогли показать мне фотографию из зала № 600, на которой присутствовал бы Лемкин. Много часов я копался в архивах Getty Images, но тоже ничего не нашел.