Восточные страсти

— Я испытываю тошноту при мысли, что мне здесь придется еще чего-то ждать. Только если это крайне необходимо...

Лицо ее, бледное и одутловатое, напоминало неготовое тесто.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, — ответила Руфь. — Но постарайся быть умницей. Ты потеряла много крови.

Она, конечно, не стала сообщать золовке о том, что та потеряла очень много крови.

— Наверное, ты права, — отозвалась Элизабет. — Я должна поблагодарить тебя за твою помощь...

— Вздор, — отрезала Руфь и бросила взгляд на часы.

Нужно как-то протянуть, по крайней мере, час, пока у Элизабет не достанет сил, чтобы встать и пойти.

Ни та, ни другая так и не вспомнили потом, что они обсуждали в течение этого часа. Руфь время от времени посматривала на часы. Наконец она объявила:

— Если сможешь, давай попробуем сейчас подняться, но сначала я попытаюсь почистить тебя.

Она прошла в угол комнаты и вернулась к столу, держа в руке тряпки.

Элизабет скоро обнаружила, что устоять на ногах ей нелегко, а передвигаться — тем более мучительно. Но она была преисполнена решимости вырваться из этого ужасного места и, сцепив зубы, чтобы не кричать от адской боли, с помощью Руфи смогла выйти из квартиры на втором этаже и преодолеть несколько расшатанных лестничных пролетов.

Испытания Элизабет этим не закончились. Нужно было пройти еще почти два квартала, чтобы добраться до поджидавшего их экипажа. Руфь местами поддерживала, местами тянула ее за собой. Они едва не карабкались вверх по булыжной мостовой.

Кучер, завидев их, спрыгнул с козел и поспешил на помощь. Элизабет, которая снова была на грани обморока, подняли и усадили в экипаж. Кучер, служивший при аристократическом семействе, прошел превосходную выучку — на лице его не обнаружилось ни малейших следов удивления, а уста не раскрылись для ненужных и лишних расспросов.

И эта поездка впоследствии совершенно стерлась у Элизабет из памяти. Не помнила она, и как укладывали ее в постель в родном доме в Белгрейв-сквер. Она моментально уснула и спала еще в тот поздний час, когда с верфи домой вернулся Чарльз Бойнтон.

С лица его постепенно сбегала краска, по мере того как он выслушивал отчет жены о том кошмаре, который пришлось пережить сегодня Элизабет.

— Как ты считаешь, не следует ли нам послать за доктором?

Руфь кивнула.

— Вне всякого сомнения. Но Элизабет не лихорадит, и она сейчас крепко спит. Ей необходимо отдохнуть. Я думаю, что мы могли бы подождать до утра и тогда уже послать за доктором. Она к тому времени, уверена, значительно окрепнет.

Чарльз согласился, и на следующее утро решил не ходить на верфь. Первый раз со времени болезни отца он взял выходной.

Элизабет проснулась рано и, несмотря на то что была еще слаба, выглядела лучше. Чарльз немедленно написал записку доктору Федерстоуну, семейному врачу Бойнтонов, и послал нарочного в квартиру доктора на Харли-стрит. Элизабет проголодалась — что тоже было расценено как добрый знак, — и Руфь перед приходом врача разрешила ей выпить чашку бульона. Доктор Федерстоун прибыл на удивление быстро, и Чарльз проводил его в общую гостиную. Здесь седовласый доктор молча выслушал подробный рассказ Чарльза и Руфи о том, что стряслось с Элизабет.

Руфь мучилась чувством вины.

— Наверное, нам бы следовало остановить ее, доктор Федерстоун, — сказала она. — Мы должны были бы убедить ее не подвергать себя такому риску, но, честно говоря, я понятия не имела, что все это может быть настолько жутко.

— Очень немногие об этом знают, можете не сомневаться, миссис Бойнтон, — пробурчал он, вставая и поднимая черный чемоданчик с инструментами и лекарствами. — Могу я теперь взглянуть на больную?

Они проводили его в комнату Элизабет, сами оставшись за дверью. Он знал ее еще совсем маленькой девочкой, а потому ему не составило труда успокоить ее во время осмотра. Когда он вышел из комнаты, лицо его было мрачнее тучи.

Вслед за Руфью все вошли в кабинет.

— Итак, доктор? — спросил Чарльз.

Доктор Федерстоун провел рукой по серебристым волосам.

— Если бы это зависело от меня, — сказал он, — таких, как этот негодяй Уинклер, я приговаривал бы к самым суровым наказаниям, которые предусматривает закон. Жестокости и пренебрежению нормами предосторожности не может быть прощения.

У Руфи замерло сердце.

— Что с ней?

Доктор глубоко вздохнул.

— К счастью, она молода и у нее сильный организм, — сказал он. — Поэтому она не только выживет, но, пожалуй, избежала инфекции. Потеря крови временно ослабила ее, но если она хорошенько отдохнет неделю-другую, то от болезни не останется и следа.

У Чарльза прояснилось лицо.

— Слава Богу, — прошептала Руфь.

— Однако у аборта есть одно прискорбное последствие. Элизабет пока еще слишком слаба и не готова к серьезному осмотру, но, исходя из своих предварительных результатов, я склонен считать, что мой диагноз окончателен.

Они подались вперед и ждали, затаив дыхание.

— Боюсь, что Элизабет дорого заплатит за свое беспечное поведение, — сказал доктор Федерстоун. — Она бесплодна и останется таковой до конца своих дней.

Руфь непроизвольно ахнула, а Чарльз сжал кулаки.