Восточные страсти

Что до Чарльза, то он не вполне отчетливо понимал, что с ней происходит. Он видел не владевшую собой, задыхавшуюся от негодования женщину, чей жесткий взгляд ясно свидетельствовал о полном ее пренебрежении Чарльзом и его чувствами.

Здравый смысл подсказывал ему, что, желая преодолеть брешь в отношениях с Руфью — а в необходимости этого он нисколько не сомневался, — он принужден будет сейчас солгать. Ведь так просто умолчать о пламенной страсти к пленительной девушке-рабыне в Джакарте у Толстого Голландца, — но искорка бравады, высеченная из недр его души глубоким чувством вины, вынудила его сказать:

— Мне не хочется говорить тебе неправду. Да, у меня был роман.

Он собирался тут же заметить, что вовсе не дорожил этой девушкой, что душа его вовсе не была затронута этим увлечением, что их отношениям он не придавал никакого особого значения. Он спал с ней, повинуясь зову плоти, — точно так же, как с удовольствием вкушал бифштекс и жареный картофель, когда бывал голоден.

Однако Руфи до всего этого уже не было дела. Даже выслушав объяснения, вряд ли она могла бы их понять. Ее догадки оказались верны — вот что оказалось важнее всего. И она естественно приписала его безразличие интересу к другой женщине.

Стоит ли теперь удивляться, что он потерял к ней интерес! Стоит ли удивляться, что он не замечает ее и держится с нею так, как будто они едва знакомы!

Сломленная этим откровением, Руфь молча повернулась и, запахнув полы своего пеньюара, бросилась вон из его спальни. И лишь тщательно заперев за собой дверь, она дала волю неудержимым, отчаянным рыданиям.

II

Отношения между Руфью и Чарльзом Бойнтоном становились с каждым прожитым днем все напряженнее; только необходимость соблюдать приличия и обоюдное чувство ответственности за судьбу маленького Дэвида заставляли эту пару держаться вместе. Они стремились не оставаться наедине — ни ему, ни ей уже не о чем было говорить друг с другом. В присутствии других членов семьи соображения чести брали верх, и они делали вид, будто между ними прежние отношения, ни в коей мере не обнаруживая, что это всего лишь ширма, прикрывающая нелицеприятную действительность.

В один из таких вечеров, во всем подобном многим предыдущим, Бойнтоны перебрались после обеда в небольшую гостиную выпить чашечку кофе. Сэр Алан углубился в обсуждение с сыном деловых проблем, а Джессика, участвуя в их беседе наравне, успевала уделить время и молодым леди. Устоявшийся порядок был в этот раз нарушен появлением сэра Рональда Уэйбрайта, который приехал повидаться с Элизабет. Она же порядком устала от интрижки с Ронни, поскольку пришла к выводу, что это не только не способствует искоренению памяти о Джонатане Рейкхелле, но, наоборот, заставляет ее поминутно вспоминать его. Таким образом, не испытывая ни малейшего желания оставаться наедине со своим кавалером, который был бы только счастлив такому повороту событий, — она попросту предложила ему присоединиться к обществу. Так он и поступил.

Леди Бойнтон почувствовала, что теперь она может непринужденно удалиться, и вскоре они с сэром Аланом направились к выходу из гостиной, предоставив возможность молодым людям самим найти себе занятие.

Чарльз наполнил свой бокал каким-то крепким напитком и хотел было предложить его и остальным, однако это предложение заинтересовало лишь Эрику. Последовавший разговор носил общий характер: сэр Рональд очень подробно расспрашивал Чарльза о Дальнем Востоке, которым интересовалось в ту пору все великосветское общество Англии. Чарльз, говоривший об этом уже множество и множество раз, добросовестно старался дать честные и обстоятельные ответы.

Что до Элизабет и Руфи, то они давно пресытились этими историями; обеим было скучно, и не без труда приходилось скрывать это. По крайней мере, с горечью думала Руфь, нет необходимости лучезарно улыбаться Чарльзу и подхватывать его замечания.

Эрика, в свою очередь, тоже скучала, но ей легко удавалось скрыть это. В свое время ей предстоит подробно изучить Восток, но она займется этим во время посещения городов Срединного Царства и Индонезии. Притворяясь, что с увлечением слушает рассказ Чарльза, она тем временем развлекалась, заигрывая с сидящим рядом Ронни Уэйбрайтом. Она сумела так незаметно прислониться к нему, что никто не придал значения этому движению, а между тем ее точеные коленки плотно прижались к его ногам.

Ронни, однако, продолжал интересоваться исключительно Элизабет и совершенно не замечал огненно-рыжей баронессы из вольного портового Гамбурга. Он отодвинулся от нее, полагая, что ее неожиданное прикосновение оказалось случайным.

Чем дальше говорил Чарльз, тем больше он обращал внимания на Эрику. Все эти дальневосточные истории и ему самому давно набили оскомину, однако его апатия несколько скрадывалась присутствием очаровательной немки, которая слушала его затаив дыхание.