Восток, Запад

– Нас обокрали, – сказал он, откинувшись на полосатые подушки с бокалом шампанского в руках и подставив лицо легкому ветерку, пока могучий Зулу налегал на весла. – И мы теперь не мытьем, так катаньем, а пытаемся возвратить свое. Как греки парфенонский мрамор.

– Нехорошо быть неблагодарным, – сказал Зулу, опустив весла и сделав глоток кока-колы. – Умерь свой голод, умерь свой гнев. Посмотри, сколько у тебя всего. Тебе что, мало? Сиди спокойно и радуйся жизни. У меня, например, столько нет, а мне хватает. И погода сегодня хорошая. Колониальный период ушел в прошлое навсегда.

– Если ты не будешь есть вон тот бутерброд, дай-ка мне, – сказал Чеков. – С моим радикализмом нужно было идти не в дипломаты. Нужно было идти в террористы.

– Но тогда мы стали бы врагами и оказались по разные стороны, – запротестовал Зулу, и на глаза у него вдруг навернулись слезы. – Ты что, совсем ни во что не ставишь нашу дружбу? И то, чем я занимаюсь в этой жизни?

Чеков смутился.

– Зулу, старик, ты прав. Тщертовски

прав. Ты даже представить себе не можешь, до чего я обрадовался, когда узнал, что в Лондоне мы будем снова вместе. Друг детства, это великолепно, а? Что может быть лучше друга детства! Послушай, ты, простая душа, хватит сидеть с кислым лицом. Терпеть не могу. Здоровенный дядька, а того гляди, тут расплачешься. Хочешь, будем как кровные братья, а, старик, что скажешь? Один за всех и все за одного.

– Хочу, – сказал Зулу и застенчиво улыбнулся.

– Тогда вперед, – кивнул Чеков, снова усаживаясь на подушки. – С новыми силами.

* * *

В тот день, когда телохранители-сикхи убили Индиру Ганди, Зулу и Чеков играли в сквош на частной площадке в Сент-Джон-Вуд. После душа Чеков, у которого в волосах уже поблескивала ранняя седина, обмотался полотенцем, чтобы прикрыть съежившийся от усталости побагровевший член, и все никак не мог отдышаться, а Зулу, оставшись во всей гордой наготе своего могучего тела, спокойно стоял, наклонив красивую голову, и заботливо, будто женщина, отжимал, расчесывал и приглаживал длинные черные волосы, и наконец ловко скрутил узлом.

– Йар, Зулу, вот это класс. Бамс, бах! Какие удары! Тщертовски сильные, не по мне.

– Кабинетный ты стал диплонавт, джи. Теряешь форму. Когда-то все было по тебе.

– Н-да, стареем, стареем. А ведь ты всего на год моложе, а?

– У меня жизнь проще, джи, дело не слово.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что твое имя будет запятнано? – тихо произнес Чеков.

Зулу перед большим зеркалом медленно повернулся и застыл в позе а-ля Чарльз Атлас[53].

– Все должно выглядеть так, будто ты действуешь на свой страх и риск. Если что-то пойдет не так, посольство вынуждено будет остаться в стороне. Никому ни слова, даже жене.

Зулу раскинул руки и ноги, будто гигантская буква “X”, и с наслаждением потянулся. Потом повернулся к Чекову.

– Что скажешь, Зул? – Голос у того немного упал.

– Транспортный луч готов?

– Йар, не верти задницей, не увиливай.

– Прошу прощения, мистер Чеков, это моя задница. Ну так как, транспортный луч готов или нет?

– Транспортный луч готов.

– Тогда включаем двигатели.

* * *

Доклад Чекова ДТК (Джеймсу Т. Кирку), гриф “Совершенно секретно, только для внутреннего пользования”:

Настаиваю на прекращении операции “Звездный путь”. Направить сотрудника Федерации, клингона, без оружия, в логово противника является чересчур жесткой проверкой его лояльности. Означенный сотрудник идеологически выдержан и заслуживает самого высокого доверия даже в нынешней обстановке террора, истерии и страха. С большой долей уверенности можно считать, что в случае неудачной попытки убедить клингонов в своем bona fide[54], он рискует жизнью. Клингоны не берут заложников.

Стратегия операции избрана неверно. Центральной проблемой являются вовсе не клингоны. Даже в случае формального успеха данные разведки о наиболее важных преступниках едва ли окажутся точными и едва ли смогут представлять какую бы то ни было ценность.