Возлюби ближнего своего

— Ведь он сам привел вас, правда? — спросила бледная женщина немного погодя.

Рут хотела было солгать, но, подумав, кивнула.

— Так и знала. Спасибо, что зашли. Но я отлично могу быть одна. Кажется, вы работаете. Я не стану мешать вам. Посплю немного.

— Никаких особых дел у меня нет, — сказала Рут. — Просто учусь вязать. Этим я могу заниматься и здесь. Я захватила с собой шерсть и спицы.

— Есть вещи более приятные, чем сидеть у постели больной, — устало проговорила женщина.

— Конечно, но все-таки лучше это, чем торчать одной у себя.

— Так говорят все, чтобы утешить, — пробормотала женщина. — Я знаю, больных всегда хочется утешить. Уж сказали бы прямо, что вам неприятно сидеть с незнакомой больной женщиной, у которой к тому же плохое настроение, и что делаете вы это только по просьбе моего мужа.

— Это верно, — ответила Рут. — Но я вовсе не собираюсь утешать вас, просто рада случаю поговорить с кем-нибудь.

— Почему бы вам не пойти куда-нибудь развлечься?

— Это я не очень люблю.

Не услышав ответа, Рут подняла глаза. Она увидела лицо, полное растерянности. Привстав на постели, больная безмолвно уставилась на гостью, и вдруг из ее глаз потекли слезы. В одно мгновение лицо стало совершенно мокрым.

— Боже мой, — всхлипывала она, — вы это говорите просто так... А я... Если бы я только могла выйти на улицу...

Она откинулась на подушку. Рут встала. Она видела серовато-белые вздрагивающие плечи больной, видела убогую кровать, освещенную каким-то пыльным предвечерним светом, видела за окном залитую солнцем холодную улицу, а над крышами домов — огромную светящуюся бутылку — электрорекламу аперитива «Дюбонне», неизвестно зачем включенную в этот ранний час, и на минуту ей показалось, будто все это где-то далеко-далеко, на какой-то другой планете.

Женщина понемногу успокоилась. Она снова привстала на постели.

— Вы все еще здесь? — спросила она.

— Да, я здесь.

— Я нервна и истерична. Бывают у меня такие дни. Пожалуйста, не сердитесь...

— Сердиться? Что вы! Я вообще ничего не заметила.

Рут уселась у постели. Она разложила перед собой образец пуловера и принялась копировать его, стараясь не глядеть на больную, на ее измученное, горестное лицо. Ей казалось, что рядом с этой женщиной она как-то вызывающе, неприлично здорова.

— Вы неправильно держите спицы, — сказала жена Брозе. — Так много не наработаете. Надо по-другому.

Она взяла спицы и показала Рут, как ими действовать. Затем внимательно осмотрела уже вывязанную часть пуловера.

— Тут у вас не хватает одной петли, — заметила она. — Придется распустить этот кусок. Вот как это делается.

Рут с благодарностью посмотрела на больную. Та улыбнулась. Теперь ее лицо выражало внимание и сосредоточенность, она полностью погрузилась в работу. От недавнего надрыва не осталось и следа. Легко и быстро мелькали спицы в бледных руках.

— Вот, — удовлетворенно сказала она. — А теперь попробуйте-ка сами.

* * *

Вечером вернулся Брозе. В комнате было темно. На фоне зеленоватого, как яблоко, вечернего неба броско выделялся сверкающий красный контур огромной бутылки «Дюбонне».

— Люси! — спросил он в темноту.

Женщина пошевельнулась на постели, и Брозе увидел ее лицо. От огней световой рекламы оно казалось чуть розовым — точно свершилось чудо, и она внезапно выздоровела.

— Ты спала? — спросил он.

— Нет, просто лежала.

— Фройляйн Холланд ушла уже давно?

— Нет, несколько минут назад.

— Люси. — Он осторожно присел на край кровати.

— Мой дорогой. — Она погладила его руку. — Ты сегодня добился чего-нибудь?

— Еще нет, но скоро обязательно добьюсь.

С минуту она лежала молча.

— Я такое тяжкое бремя для тебя, — сказала она затем.

— Как ты можешь так говорить, Люси! Что бы я стал делать без тебя.

— Ты был бы свободен и мог бы делать все, что тебе вздумается. Даже вернуться в Германию и работать.

— Вот как?

— Да, — сказала она, — разведись со мною! Там тебе это поставят в заслугу.

— Опомнившийся ариец! Он подумал о благородстве своей крови и развелся с женой-еврейкой. Так я тебя понял? — спросил Брозе.

— Вероятно, примерно так это у них называется. Ведь вообще-то они против тебя ничего не имеют, Отто.

— Зато у меня немало против них.

Брозе откинул голову на спинку кровати.

Он вспомнил, как его шеф явился к нему в чертежное бюро и долго разглагольствовал о новых временах, о том, какой он, Брозе, способный и энергичный работник и, наконец, о том, как бесконечно жаль увольнять его лишь потому, что он женат на еврейке. Брозе взял шляпу и ушел. Через восемь дней он расквасил нос привратнику своего дома, бывшему одновременно уполномоченным нацистской партии по кварталу и гестаповским шпиком. Тот назвал его жену жидовской свиньей. Дело могло принять очень скверный оборот, но, к счастью, адвокат, нанятый Брозе, сумел доказать, что привратник вел антигосударственные речи за кружкой пива, и вскоре привратник исчез. Но жена Брозе не решалась выходить на улицу — не хотелось выслушивать оскорбления из уст униформированных гимназистов. Брозе не мог найти другой работы. Тогда они уехали в Париж. В пути жена заболела.