Возлюби ближнего своего

Они неторопливо выпили еще по бокалу и пустились в путь. Уже стемнело. Над дорогой мелькали ночные бабочки и летучие мыши.

Таможня светилась яркими огнями. Дежурили все те же чиновники. Конвоир передал им Керна.

— Посидите пока в той комнате, — сказал один из них. — Еще слишком рано.

— Знаю, — ответил Керн.

— Вот как, вы и это уже знаете?

— Конечно. Ведь границы — наша вторая родина.

На рассвете Керн был снова в Пратере. Он не рискнул постучаться в фургон Штайнера — мало ли что могло произойти с тех пор. Он принялся расхаживать по парку. По-весеннему пестрые деревья стояли в предутреннем тумане. Керн постоял немного перед каруселью, затянутой серым брезентом. Затем задернул край полотнища, забрался внутрь и уселся в гондоле. Здесь он чувствовал себя в безопасности от патрулирующих полицейских.

Чей-то смех разбудил его. Было светло — брезент убрали. Он мгновенно вскочил на ноги. Перед ним в синем комбинезоне стоял Штайнер.

Керн выпрыгнул из гондолы и сразу же почувствовал себя дома.

— Штайнер! — воскликнул он, просияв. — Хвала Господу — я опять здесь!

— Вижу! Блудный сын вернулся из полицейских подземелий. Ну-ка, дай поглядеть на тебя! Чуть побледнел и слегка отощал на тюремных хлебах! Почему не пришел в фургон?

— Не знал, найду ли тебя там.

— Пока все еще по-прежнему. Но сначала пойдем позавтракаем, и тогда весь мир преобразится! Лило! — крикнул Штайнер в сторону фургона. — Людвиг вернулся! Ему нужно как следует подкрепиться! — Он снова обернулся к Керну. — Подрос и возмужал! Ты научился чему-нибудь за это время, малыш?

— Да. Научился тому, что надо быть двужильным, если не хочешь подохнуть. Теперь меня голой рукой не возьмешь! Кроме того, научился шить мешки и говорить по-французски. Выяснил также, что иной раз лучше приказывать, чем просить.

— Это немало! — Штайнер одобрительно улыбнулся. — Совсем немало, малыш!

— Где Рут? — спросил Керн.

— В Цюрихе. Ее выслали. Но она в полном порядке. У Лило лежат письма для тебя. Она — наш почтамт: ведь, кроме нее, ни у кого из нас нет настоящих документов. Поэтому Рут писала тебе на ее имя.

— Значит, в Цюрихе... — сказал Керн.

— Да, малыш. А что тут страшного?

Керн посмотрел на него.

— Страшного ничего.

— Она остановилась там у знакомых. Скоро и ты поедешь туда, вот и все. Здесь, между прочим, тоже запахло жареным.

— Чувствую...

Пришла Лило. Она поздоровалась с Керном так, словно он вернулся после непродолжительной прогулки. Для нее два месяца не были сроком, о котором стоило говорить всерьез. Она жила уже около двадцати лет вне родины. Не раз ей приходилось встречать людей, которые приезжали из Китая и Сибири после десяти или пятнадцати лет отсутствия, когда о них не было ни слуху ни духу. Она спокойно поставила на стол поднос с чашками и кофейником.

— Дай ему письма, Лило, — сказал Штайнер. — Он все равно не сядет за стол, пока не прочитает их.

Лило показала на поднос — письма лежали на нем. Керн быстро вскрыл конверты. Он начал читать и позабыл обо всем. В первый раз он держал в руках письма от Рут. Первые любовные письма в его жизни. И словно по волшебству все куда-то исчезло — горечь, вызванная ее отсутствием, беспокойство, страх, неуверенность, одиночество... Он читал, и черные строки стали светиться и фосфоресцировать... Где-то был человек, который тревожился о нем и был в отчаянии от всего, что произошло, человек, говоривший, что любит его... Твоя Рут! Твоя Рут! Боже мой, — подумал он, — твоя Рут! Твоя!.. Это казалось почти невозможным. Твоя Рут. Разве принадлежало ему что-нибудь до сих пор? Что принадлежало ему до сих пор? Несколько флаконов духов, десяток кусков мыла и вещи, которые он носил. А теперь у него есть человек? Целый человек? Тяжелые черные волосы, глаза... Это казалось почти невозможным!

Он огляделся. Лило ушла к фургону. Штайнер курил.

— Ну как, все в порядке, малыш? — спросил он.

— Да. Пишет, чтобы я не приезжал. Чтобы, мол, не рисковал из-за нее еще раз.

Штайнер рассмеялся.

— И чего только не пишут женщины! — Он налил Керну чашку кофе. — А теперь позавтракай!

Прислонившись к фургону, он смотрел, как Керн пил и ел. Сквозь тонкий, белесый туман просвечивало солнце. Керн ощущал тепло, и ему казалось, будто он вдыхает аромат тонкого вина. Еще вчера утром он сидел в вонючей камере и хлебал из погнутой жестяной миски тепловатую баланду. Теперь же дул легкий, свежий утренний ветерок. Керн ел отличный хлеб и запивал его кофе, в кармане шуршали письма Рут, а рядом, прислонившись к фургону, стоял Штайнер.

— Все-таки тюрьма имеет свои преимущества, — сказал Керн. — Выйдешь из нее, и все кажется таким чудесным!

Штайнер кивнул.

— Ты небось хотел бы уехать сегодня же вечером, а? — спросил он.

Керн внимательно посмотрел на него.

— Хочется уехать, хочется остаться здесь... Если бы мы могли отправиться в путь втроем!

Штайнер дал ему сигарету.