Возлюбленная

Пыхтели, шептались – Возлюбленная сразу поняла, что они там, как только дверь с грохотом захлопнулась за нею. Она попала в лужу мыльной воды и повернула голову в ту сторону, откуда, из-под белой лестницы, доносились шорохи и шепот. Она сделала еще шаг и чуть не расплакалась. Она была так близко! Но это все-таки было лучше, чем тот гнев, который поднимался в ее душе, когда Сэти делала что-то или думала о чем-то, не имевшем к ней отношения. Возлюбленная могла терпеть часами – девять, десять часов каждый день – все что угодно, только не отсутствие Сэти. Она могла терпеть даже ночи, когда Сэти была близко, но не видна – там, за стенами, за дверями лежала с ним рядом. А теперь – даже дневное время, на которое Возлюбленная всегда рассчитывала и которым приучила себя удовлетворяться, было для нее сокращено, ибо Сэти пожелала вдруг обратить свое внимание и на другие вещи. В основном на него, конечно. На него, который сказал ей что-то такое, из-за чего она убежала в лес и разговаривала сама с собой на большом камне. На него, который прятал ее по ночам за стенами и дверями. На него, который сейчас там, под лестницей, держал ее в объятиях и что-то шептал ей – а ведь Возлюбленная только что спасла ей жизнь и была готова отдать ей всю себя целиком.

Она круто повернулась и вышла. Денвер видно не было. Может, она ждет ее где-нибудь неподалеку? И Возлюбленная отправилась ее искать, помедлив минутку, чтобы полюбоваться кардиналом, перелетавшим с ветки на ветку. Она следила за красным как кровь пятнышком, мелькавшим среди листвы, пока не потеряла птицу из виду, и, уже вновь тронувшись с места, все еще оглядывалась, надеясь увидеть ее еще раз.

В конце концов она свернула с тропинки и пробежала через лесок к ручью. Стоя на самом краю, она смотрела на свое отражение в воде. Потом рядом с ним появилось лицо Денвер; отражения смотрели друг на друга.

– Это ты сделала, я видела! – сказала Денвер.

– Что?

– Я видела, какое у тебя было лицо. Это ты сделала так, что она начала задыхаться!

– Я этого не делала!

– Ты говорила мне, что любишь ее.

– Я ведь все исправила, разве не так? Разве не я освободила ей шею?

– Это потом. А сперва ты стала ее душить.

– Я поцеловала ее в шею. Я ее не душила. Ее душил железный ошейник.

– А я видела тебя! – Денвер схватила Бел за руку.

– Осторожней, девушка, – проговорила вдруг возлюбленная и, вырвав руку, бросилась бежать куда-то вдоль поющего свою песенку ручья.

Оставшись одна, Денвер задумалась. А что, если она ошиблась? Они с Бел стояли среди деревьев и шептались, пока Сэти сидела на камне. Денвер знала, что именно здесь, на Поляне, раньше священнодействовала Бэби Сагз, только сама она тогда была еще совсем маленькой, никогда на Поляне не бывала и помнить ничего не могла. Дом номер 124 и поле за ним – вот и весь мир, который она хорошо знала и в котором нуждалась.

Но когда-то давно она захотела знать больше и начала действовать. Одна ходила по тропе, что вела к другому дому. Стояла под окном и слушала. Четыре раза она проделывала это совершенно незаметно – после обеда, когда мать и бабушка ослабляли внимание, когда вся домашняя работа уже бывала переделана и наступала пора спокойных вечерних занятий, Денвер потихоньку отползала от дома номер 124 и уходила на поиски того дома, который посещали многие другие дети, но не она. Наконец она нашла его, но слишком стеснялась, чтобы постучаться, и прокралась к окну. Леди Джонс сидела на стуле с очень прямой спинкой, а перед ней на полу устроились, скрестив ноги, соседские дети – несколько человек. У Леди Джонс в руках была книга. У детей на коленях – грифельные доски. Леди Джонс что-то говорила, но слишком тихо, чтобы Денвер могла расслышать, а дети повторяли за ней. Четыре раза Денвер ходила туда и подсматривала. На пятый раз Леди Джонс застукала ее и сказала: «Пришла, так заходи в дверь, мисс Денвер. Это тебе не цирк».