Возлюбленная

Сэти застонала. Пальцы девушки были такими прохладными и умелыми. Стянутая в тугой клубок, потайная, несчастная жизнь Сэти словно чуточку подалась, смягчилась, и ей показалось, что лучик счастья, промелькнувший тогда в сцепленных руках теней на обочине дороги, когда они возвращались с карнавала, вспыхнул снова и не погаснет – если только ей удастся справиться с тем, что она узнала от Поля Ди, и тем, что он еще хранил при себе. Просто справиться. Не сломаться. Не падать и не рыдать всякий раз, как ненавистная картина возникнет, выплывет из небытия и предстанет перед нею в мельчайших подробностях. Нельзя позволить этому превратиться в безумие, как у приятельницы Бэби Сагз – той молодой женщины в чепчике, что все солила еду слезами. Или как у тетушки Филлис, которая даже спала с открытыми глазами. Или как у Джексон Тилл, которая спала вообще под кроватью. Сэти хотела одного: продолжать жить. Как до сих пор. Когда они с дочерью одни жили в доме, где бесчинствовал дух умершего ребенка и где ей, черт побери, все удавалось. Так почему же теперь, когда в доме вместо привидения живет Поль Ди, она чувствует, что вот-вот сломается? Чего она боится? Почему ей понадобилась Бэби? Самое плохое уже позади, верно? Пока в доме жил дух ее мертвой дочери, она все могла вынести, могла сделать все что угодно, принять любое решение. А теперь один лишь намек на то, что случилось с Халле, и она совсем растерялась, точно отставший от матери крольчонок.

Пальцы Возлюбленной приносили райское наслаждение. Чувствуя их на шее и на затылке и вновь обретая способность ровно дышать, Сэти ощущала физически, как из нее уходит страх, как в душу проникает покой, в поисках которого она и явилась сюда.

Надо найти какой-нибудь знак, подумала она, и закрыла глаза, пытаясь представить их троих посреди Поляны, у того самого камня, который так любила Бэби Сагз, святая: одна из них сидит, запрокинув голову и подставив горло добрым рукам второй, что стоит возле нее на коленях и массирует ей шею; третья наблюдает за ними.

Денвер следила за лицами матери и Бел. Бел не видела ничего, кроме собственных пальцев, круговыми движениями растиравших шею Сэти. Потом вдруг она наклонилась и с нежностью поцеловала Сэти куда-то под подбородок.

В этой позе обе застыли, не зная, как это прекратить; не зная, что делать с этой неожиданной вспышкой любви и нежности. Потом Сэти, словно очнувшись, захлопала глазами, схватила Бел за волосы и высвободилась. Позже она убедила себя, что дурман нашел на нее потому, что дыхание девушки пахло грудным молоком, как у ребенка; а Бел она сказала сурово и хмуро:

– Ты уже слишком взрослая, чтобы так вести себя.

Потом взглянула на Денвер и, заметив у нее в глазах полнейшую растерянность, сменившуюся чем-то более угрожающим, быстро встала, разрушив все чары.

– Ну, хватит! Пошли домой! – Она махнула девушкам рукой, призывая их подняться. Покидали Поляну они точно в том же порядке, как и пришли: Сэти впереди, девушки, чуть отставая, позади. Как и тогда, все трое молчали, но молчание это было иным. Сэти была встревожена, но не из-за поцелуя Возлюбленной, а потому, что как раз перед этим поцелуем она чувствовала себя удивительно легко, успокоенная ее мягкими пальцами. Она думала и о тех ласковых пальцах, что так часто помогали ей, а потом вдруг начали душить, и что-то такое промелькнуло, ускользая, в ее памяти… Однако единственное, в чем она была теперь уверена, это в том, что Бэби Сагз вовсе не душила ее, как ей сперва показалось. Денвер была права, и, шагая в пятнистой тени деревьев с прояснившейся головой, вдали от чар Поляны, Сэти припомнила прикосновение тех старых пальцев, которые знала лучше, чем свои собственные. Это они тогда обмыли ее тело, перевязали ей живот, расчесали волосы и смазали маслом заскорузлые, растрескавшиеся соски; это они шили ей одежду, мыли больные, израненные ноги, смазывали лечебным снадобьем спину и тут же бросали любую работу, чтобы помассировать Сэти затылок, – особенно в первые дни, когда она никак не могла выкарабкаться из-под бремени воспоминаний и того, о чем она и вспоминать не хотела: учитель, пишущий что-то в своей книжке сделанными ею чернилами, пока его племянники забавляются с нею; лицо той женщины в поле, ее матери в фетровой шляпе в тот миг, когда она разогнулась и потянулась… Даже лежа с закрытыми глазами, она бы все равно из всех рук на свете, что коснулись бы ее, тут же отличила руки Бэби Сагз и добрые руки той белой девушки, что мечтала купить себе бархат. И все-таки целых восемнадцать лет она прожила в доме, где ее постоянно касался кто-то из другого мира. Так вот, те пальцы, что так сильно сжали ей шею, принадлежали этому существу. Может быть, оно теперь живет на Поляне? После того, как Поль Ди выгнал его из дома номер 124, может быть, оно поселилось здесь? Похоже, что так и есть, подумала Сэти.