Возлюбленная горца

Давина окинула его взглядом. Ошеломленная внезапным открытием, она подумала о том, что вполне могла бы ответить ему согласием, будь ее сердце свободно. Она вдруг поняла, что мужчины уже почти не внушали ей страха. Хотел Малколм того или нет, но он помог ей справиться с некоторыми из ее страхов, помог ей выбраться из тюрьмы, в которую она сама себя загнала. И за это она всю жизнь будет ему благодарна.

– Из меня не получилась бы хорошая жена, – пробормотала Давина.

– Мать Лилеи была хорошей женой, вернее – правильной. И она решила, что ее единственное в жизни предназначение – угождать мне. Она отчитывалась передо мной за все свои траты и всегда, прежде чем что-нибудь сделать, заручалась моим согласием. Если же меня не было рядом, она с большой неохотой делала свой выбор, всегда основывая его на собственном представлении о том, что сделал бы я на ее месте.

– Да она была просто святая!

– Многие с вами согласятся, – кивнул Малколм. – Многие, но не я. Конечно, я относился к ней с почтением и уважением. И терпел, как мог. Но грустная правда состоит в том, что она была больше ребенком, чем женой. И у нее никогда не было никакого собственного мнения.

Давина наконец высвободила руку и торопливо перекрестилась.

– О мертвых нельзя говорить плохо, – пробормотала она.

Малколм вздохнул и провел ладонью по волосам. Вид у него сейчас был глуповато-растерянный.

– Я не хотел проявлять неуважение к покойной жене. Просто хотел быть с вами честным.

– Откровенность за откровенность, Малколм. Честное слово, я буду вам ужасной женой.

– Я хочу иметь жену, у которой есть собственное мнение. И хочу, чтобы она, не стесняясь, высказывала его. А вы, Давина, как раз такая. Вы могли бы составить счастье всей моей жизни.

– Нет, Малколм, не могла бы.

– Лилея вас обожает. Она рассказала мне, как упала в расщелину между камнями, когда вы были в лесу. И рассказала, как вы ее спасли.

– Это не так, – сказала Давина, покраснев. – Только благодаря Джеймсу мы обе остались целы. Но я рада, что Лилея рассказала вам об этом. Она знала, что поступила дурно, убежав от нас, и боялась наказания за свой проступок.

– Что ж, я должен признаться, что кричал на нее очень громко. – Малколм помолчал и добавил: – И я точно знаю, что девочке, растущей без матери, нужна такая мачеха, как вы.

Давине было искренне жаль малышку Лилею, хотя она и росла в любви и достатке и была избалована донельзя. Честно признаться, Давина искренне к ней привязалась. Малколм предлагал ей то, о чем женщина в ее возрасте могла только мечтать, – предлагал хорошую, крепкую семью. Да, это было заманчивое предложение, ничего не скажешь. Но только Малколм был не тем мужчиной, которого она любила.

– Как вам не стыдно использовать собственную дочку как наживку, – полушутя сказала Давина.

– Вы, наверное, единственная женщина, которая считает Лилею «наживкой». – Малколм блеснул белозубой улыбкой. – И в этом еще одна причина моей убежденности в том, что вы та самая, на которой я должен жениться.

– Я польщена. Вы делаете мне честь своим предложением, но я вынуждена его отклонить.

– Почему?

– Из-за Джеймса.

Давина едва слышно прошептала его имя, но Малколм все равно услышал.

– Вы уже приняли его предложение? – процедил он сквозь зубы. – Но Джеймс ведь не хочет на вас жениться. Он сам мне об этом говорил. И не только мне.

– Я не получала от него предложения руки и сердца, – сказала Давина, посчитав, что не погрешила против истины. Малколм ничего не знал о том, что было между ней и Джеймсом в прошлом.

– Мой брат заявил, что не станет за вами ухаживать, – проворчал Малколм. – Но стоит мне к вам приблизиться – он тут как тут. Скажите мне правду, он нравится вам больше, чем я?

– У нас с Джеймсом есть прошлое. – Давина судорожно сглотнула. – Романтическое прошлое.

Малколм натянулся как струна.

– И прежние чувства вспыхнули вновь?

– Не совсем так. Но это прошлое никуда не денется. И оно всегда будет стоять между вами и мной.

Тень легла на лицо Малколма.

– Мой брат тысячу раз дурак, если не осознает, какое сокровище идет ему в руки.

– Мы оба дураки – и ваш брат, и я, – прошептала Давина. Она была благодарна Малколму за то, что он не стал допытываться, что на самом деле было между ней и Джеймсом.

– Я мог бы поговорить с Джеймсом от вашего имени, – сказал он после долгого молчания. – Только, боюсь, он не станет меня слушать. И потому я буду говорить с вами, Давина. Не разбрасывайтесь тем, что так трудно обрести и удержать.

– То, о чем вы говорите, уже потеряно, – с трудом пробормотала Давина; в горле стоял ком, мешавший говорить.

– Если бы было так, как вы утверждаете, вы приняли бы мое предложение, – возразил Малколм. Обернувшись, он отодвинул край шпалеры и добавил: – Вот-вот снова заиграет музыка. Могу я пригласить вас на следующий танец?

– Простите, но мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя, – ответила Давина.