Возвращая к жизни. Истории реаниматолога из «петербургского Склифа»

Честно скажу, мы, врачи, не помним фамилии наших пациентов, потому что их много. Типичная ситуация: к тебе приходит человек с тортиком и говорит: «Доктор, здравствуйте. Я Иванов Иван Иванович. Помните меня?» – «Извините, нет». Тогда он говорит: «Закрытый перелом правой ключицы, таз, голень, бедро сломаны». И только тогда ты реально его вспоминаешь. Мы помним пациентов через диагнозы, а их имена нам мало что говорят. Я бы вообще предпочел, чтобы врачи не знали фамилий пациентов во время лечения. Пусть фигурируют под номерами. Я за то, чтобы делить больных по тяжести состояния – уделять наибольшее внимание тем, кто тяжелее.

Нужно ли пускать родственников в реанимацию

Это обыграно во всевозможных художественных произведениях и в кино. Главное, что делает врач, – не дает близким людям общаться с героем. «Его сейчас нельзя беспокоить», – всегда говорит доктор в любом фильме. Про войну, про революцию – про что угодно. Дедушка с бородкой в белом халате препятствует девушке прорваться к возлюбленному, а она все равно прорывается, потому что любит. И то, с каким напором девушка отталкивает пожилого врача, является физическим проявлением силы ее любви.

Сегодня идею о том, что пациенту нужен полный покой, развернули на 180 градусов. Это случилось относительно недавно. После обращения актера Хабенского во время ежегодной прямой линии главы государства Минздрав принял решение, согласно которому мы теперь обязаны пускать в реанимацию родственников больных.

Я сразу вспомнил несколько случаев из своей практики. Однажды в составе комиссии Минздрава приехал в город Александров Владимирской области. Это было связано с программой оказания помощи пострадавшим при ДТП. Мы проверяли все больницы на крупных трассах. Подъезжаем, а вокруг больницы горят костры. Главврач дико извинялся. Оказалось, это цыгане разбили табор, потому что в больницу попал их барон. Все они считали его своим родственником. В связи с этим вопрос: если ко мне завтра попадет такой же барон, я весь табор в реанимацию пустить должен?

В 90-е годы, когда вокруг стояла стрельба, нам часто привозили раненых. А друзья-родственники приходили их охранять. Мы в те годы бандитов со стволами не пускали в палату, а сейчас после письма из Минздрава обязаны это делать?

Или другая ситуация – родственник приходит нетрезвым. В соответствии с Письмом Минздрава мы имеем право пьяных в реанимацию не пускать. А в соответствии с федеральными законами – мы не имеем права недобровольно освидетельствовать. Получается, что мы не имеем права утверждать, что в стельку пьяный гражданин – пьяный! А он возьмет и уронит по пьяни монитор стоимостью в 3 миллиона рублей. Это очень даже запросто может случиться, потому что у нас теснота. По санитарной норме на одного больного должно приходиться 13 квадратных метров площади. Но во всех больницах, построенных до распада СССР, эта норма не соблюдена. В то же время реанимационная койка оснащена дорогостоящей аппаратурой. А если вдруг посторонний человек что-то сломает, кто будет за это платить – больница или посетитель? Или зацепит капельницу соседнего пациента, которому он ни разу не родственник, и нанесет ему вред? Юридический механизм таких ситуаций совсем не прописан. Есть лишь декларативное заявление «всех пускать».

Часто родственники, оказавшись в палате, начинают всех дергать: почему медсестра или доктор занимаются другими больными, а не моим? Или, начитавшись о болезни в Интернете, пытаются учить врача, как правильно лечить. Пока родственники за барьером, таких конфликтных коллизий не возникает. Вообще эта практика – пускать родственников к больному пришла из детских больниц. Маленьким детям очень страшно там оказаться без мамы. Но в детские больницы у нас родителей всегда и так пускали. И одно дело мама с ребенком, а другое – друзья, пришедшие к наркоману с «гостинцами», после употребления которых его из обычной палаты снова везут в реанимацию с диагнозом «передозировка». Это, кстати, очень реальная ситуация в нашей повседневной работе.

Еще вопрос: а самого больного надо спрашивать? Может, человек против того, чтобы его видели с разрезанным животом, а волю его никак не узнать, так как он находится без сознания. Не нарушим ли мы прав больного? Скажу больше: мы и раньше пускали родственников. Но в тех случаях, когда были уверены, что это пойдет на пользу больному, принесет позитивные эмоции. Но ситуации бывают разные. Может, встреча с родственниками больного только добьет. Некоторые наши пациенты даже маму с папой не хотят видеть. Я уж не говорю про потенциально конфликтные моменты, которые неизбежно будут возникать.