Возвращая к жизни. Истории реаниматолога из «петербургского Склифа»

Когда я студентом был на практике в Ленинградской области, то стал свидетелем такого случая. Лежал у нас в отделении кардиологии пациент, перенесший инфаркт. Конечно, это были давние времена – конец 1980-х годов. Тогда не лечили инфаркты как сейчас – не делали ангиографию, не ставили стенты. Лечили по-старинке – две недели покоя, давали какие-то антикоагулянты. Пациент был очень милый дядечка лет шестидесяти. Работал шофером в совхозе. Однажды, когда ему стало получше, он отпросился у заведующей на выходные домой. Вроде бы это было не положено, но уже прошло две недели, и чувствовал себя он нормально. Но в эти выходные к нему в гости зашла то ли родственница, то ли знакомая. Узнав о том, что с ним случилось, она всплеснула руками: «Господи, какое горе! Теперь же тебе инвалидность выпишут. Шофером нельзя будет работать». В общем, описала дядечке его перспективу. А он всю жизнь проработал шофером и теперь задумался над тем, что жизнь его кончена. Он умер на месте – там, у себя дома. Повторный инфаркт. Заведующая отделением себя очень винила, что отпустила его домой к родственникам, но на самом деле это была не ее вина. Пришла какая-то дура и сказала то, чего больному человеку говорить нельзя. У него случился спазм коронарных сосудов, который он уже не перенес. Хотя в принципе мог бы еще прожить лет 15–20 или сколько ему на роду было написано.

Покой очень важен при лечении многих болезней. При переломе накладывают гипс и жестко фиксируют поврежденную руку для того, чтобы в первое время, пока она не зажила, ей был обеспечен полный покой. Точно так же при черепно-мозговой травме, чтобы обеспечить покой поврежденному мозгу в первый острый период, пациентов сегодня все чаще вводят в искусственную кому. Она представляет собой тот же самый лечебный наркоз, но продолжительностью не два часа, а 5–15 дней.

Вот почему врач во многих случаях может решить, что больному нужен покой. Вернее, он раньше мог это решить. А сегодня за него решает общественность. Благодаря инициативе Хабенского врач уже не в силах оградить пациента от такого типа общения. Но тогда снова возникает тот же вопрос: а кто отвечает за последствия? Разве мы можем знать, о чем родственник будет говорить с пациентом? Во благо ли это будет или во вред? Но он это делает, а за последствия отвечаем мы. На мой взгляд, это – безумие. Я не контролирую ситуацию, но отвечаю за ее последствия. Это как если бы ты не рулил машиной, но отвечаешь за то, что она попала в ДТП.

Да, на Западе в реанимации везде пускают. Но там для начала другая система мониторинга. Там даже в кладовках, куда медсестра отлучается за лекарствами, над стеллажами висят экраны, на которые выведены показатели состояния всех больных. Давайте сперва обеспечим в наших реанимациях такой уровень мониторинга. Давайте приведем помещения в соответствие с санитарными нормами. Но это сложно, так как требует серьезных затрат. А написание приказа «всех пускать» ничего не требует. Самое ужасное, что при принятии этого решения никто даже не консультировался, не советовался с врачебным сообществом – Федерацией анестезиологов и реаниматологов, куда входят ведущие представители этой профессии со всей страны.

А давайте я в следующий раз дозвонюсь на прямую линию президента и возмущусь, почему меня не пускают на ЛАЭС (Ленинградская атомная электростанция.

 – Ред.) или в кабину пилотов, когда я на самолете лечу? А что, я же налогоплательщик! Значит, имею право. Я мог бы помочь операторам реактора или пилотам на кнопочки понажимать, штурвал покрутить…

Глава 3

Чудеса в реанимации

Чудеса выздоровления

В предыдущей главе я высказал немало упреков в адрес родственников наших больных. Не хочу быть неправильно понят. От родственников очень многое зависит, но все же чаще не в реанимации, а на последующих этапах лечения и особенно во время реабилитации больного. Порой в борьбе за своего близкого в, казалось бы, безнадежных ситуациях родственники проявляют потрясающее мужество и стойкость. И совершают настоящие чудеса. Не раз бывало: пациент выжил, но стал инвалидом – у него поврежден головной мозг, глубокая кома. А через полгода он приходит ногами с букетом цветов, тортом и вопросом: «Доктор, вы меня не узнаете?» Хорошая реабилитация иногда дает потрясающие результаты, а она во многом зависит от усилий родственников. От силы их воли и любви. В прошлом году у нас был абсолютно безнадежный больной. Его отдали родственникам в состоянии так называемого «малого сознания» (это почти кома), а через 8 месяцев те прислали нам видео, где он разговаривает и сам ест ложкой. Это чудо.