Разумеется, Энкарнасьон достаточно знала жизнь, чтобы понять, что мужчины из аристократических семей не женятся на артистках. Граф Роскари клялся ей в вечной любви, но благоразумно предпочитал не упоминал о женитьбе. Но море на Лазурном берегу было таким теплым, аромат цветов в саду, окружавшем виллу, таким упоительным, а признания молодого итальянца были такими восхитительными, что Энкарнасьон отбросила свою вечную осторожность и жила, наслаждаясь каждым днем я каждой минутой.
Конец наступил слишком быстро и был слишком жестоким, хотя и банальным по своему сценарию. После почта двух месяцев жизни на вилле Максимилиано вошел в комнату Энкарнасьон мрачный и расстроенный и сообщил, что родители вызывают его в Италию по поводу его предстоящей женитьбы. Только тут он признался Энкарнасьон, что он уже четыре года обручен с девушкой из аристократической семьи, такого же знатного происхождения, какой сам, которую он обычно видел не более трех или четырех раз в году.
Энкарнасьон Бусти была поражена и раздавлена. Всего неделю назад она также сделала графу Роскари важное признание: сообщила, что у нее будет ребенок.
Теперь она смотрела на графа, слушая его слова, но не в силах осознать их смысл.
— Энкарнасьон, радость моя, это ужасно, — говорил Максимилиане. — Я должен ехать.
— Но почему должен? — слабо пыталась возражать Энкарнасьон. — Разве ты не взрослый человек, который: сам определяет свою судьбу?
— Ты не понимаешь, — в отчаянии ответил он. — В нашей семье браки заключаются согласно традициям, и я ничего не смогу с этим поделать.
— А как же мы с тобой? — спросила Энкарнасьон упавшим голосом.
Максимилиано прижал ее к себе и стал осыпать поцелуями. Он посадил ее на диван рядом с собой и заговорил. Сначала Энкарнасьон не вслушивалась, но постепенно слова молодого графа стали доходить до ее сознания, и она с ужасом поняла их смысл. Граф Максимилиано предлагал снять ей виллу недалеко от их родового замка и поселиться там в качестве его любовницы.
Сначала Энкарнасьон решала, что она ослышалась, но граф снова и снова растолковывал ей свое предложение.
— Дорогая, я не смогу жить без тебя, — говорил он, гладя ее по волосам. — Бели ты будешь жить поблизости, я смогу достаточно часто навещать тебя.
— Но как же твой брак? — не веря своим ушам, спрашивала Энкарнасьон.
— Ты не понимаешь, что в наших кругах брак — это всего лишь дань обычаю. Рафаэла не ожидает, что я буду проводить с ней все время.
— Так зачем же вы женитесь? — с отчаянием спрашивала Энкарнасьон.
— Любовь моя, это необходимо. Моя семья ожидает, что я вступлю в брак и мы произведем на свет наследника рола Роскари.
При этих словах Энкарнасьон почувствовала такую боль в сердце, что ей показалось, что она сейчас лишится сил.
— А как же наш малыш? — с замиранием сердца спросила она.
— Не беспокойся, моя любимая. Наш ребенок ни в чем не будет нуждаться, — ответил Максимилиане. — Я обеспечу его и позабочусь о его образовании.
— Но это значит, что он никогда не сможет сказан открыто, кто его отец?
— Разве это так важно? — спросил Максимилиано. — Я не могу признать его в глазах света.
— И ты хочешь, чтобы я покинула свою родину, родных, оставила сцену ради того, чтобы жить на какой-то уединенной вилле и ждать, пока ты уделишь мне время, которое тебе удастся выкроить от выполнения супружеских обязанностей?
— Зачем ты говоришь так жестоко, Энкарнасьон! Разве ты не видишь, как я сам страдаю? — воскликнул граф.
«А кто подумает о моих страданиях?» — мелькнуло в мыслях Энкарнасьон. Она смотрела на этого мужчину, обычно такого уверенного в себе, властного и решительного, который теперь был готов принести в жертву сословным предрассудкам не только их любовь, но и судьбу еще не родившегося ребенка.
— Доверься мне, Энкарнасьон, — говорил в это время граф, лаская ее. — Ты ни в чем не будешь нуждаться. Для меня ты всегда останешься единственной женщиной, которую я люблю.
Энкарнасьон молча поддавалась его ласкам, ничего не ощущая, кроме тоски, которая огромной тяжестью придавила ее к земле. Ее мысли путались, ей хотелось забыться, но посреди этого хаотичного сплетения мыслей вдруг возникла одна: «У меня будет ребенок», и Энкарнасьон чувствовала, что это самое важное, что должно теперь управлять ее поступками.
Максимилиано целовал ее с исступленной страстью, как будто известие о надвигающейся разлуке сделало для него Энкарнасьон еще более желанной. Он шептал ей слова любви, которые казались ей теперь бессмысленными и пустыми. Она не отвечала и продолжала молчать, пока он наконец не заснул.
Тогда Энкарнасьон встала, надела пеньюар и подошла к зеркалу. Она смотрела на свое отражение, такое же юное и прекрасное, как всегда, но под глазами появились темные тени. Ее стройное тело танцовщицы нисколько не изменилось, но внутри уже зародилась новая жизнь, за которую ей теперь придется отвечать.