Возвращение Дикой Розы

— Увы, такая роскошь мне пока не по карману, — добродушно отозвался Роберто. — Зато на яхте «Эвелина» ты будешь полноправной хозяйкой, и экипаж а моем лице будет выполнять малейшее твое повеление.

Но Эвелина не расположена была шутить. Она все более ясно представляла себе картину: несколько недель бояться по волнам в тесной каюте, где, кроме них, никого нет...

Боже, как только она на такое согласилась! И все это рада того, чтобы оказаться потом в этом маленьком домик в пригороде.

У Эвелины даже мурашки пошли по телу.

— Послушай, Роберто, — осторожно начала она. — Иногда мне кажется, что мы поспешили с объявлением свадьбы.

Роберто побледнел:

— О чем ты говоришь? Поспешили? Я ждал твоего ответа почти год!

— Ну, я хотела сказать, что, похоже, у тебя пока нет возможности содержать семью, и в таком случае...

Роберто смотрел на нее и не верил своим ушам. Неужели это та девушка, которую он в последнее время представляет всем как свою невесту?

— Эвелина, скажи мне правду, — произнес он, и голос его дрогнул. — У тебя появились какие-то сомнения в моих чувствах? Или... в своих?

Эвелина опустила глаза:

— Роберто, я хорошо к тебе отношусь, но ты слишком настойчив. Ты так меня торопил. Ведь это самое важное решение в моей жизни.

Роберто молчал. Его губы были плотно сжаты, он пытался справиться со своими чувствами.

— Эвелина, ты знаешь, как я люблю тебя и мечтаю о нашей жизни вдвоем. Но это не значит, что я хочу тебя принуждать к чему-то против твоей воли. Если ты хочешь переменить свое решение... — Он замолчал не в силах продолжать.

Эвелина тряхнула головой, как бы отгоняя от себя навязчивые мысли.

Знаешь, мне кажется, лучше нам отложить этот разговор. Давай и ты, и я хорошенько все обдумаем, а через пару дней созвонимся и я скажу тебе о своем решении.

Произнося эти слова, Эвелина в глубине души уже знала, каким будет решение. Конечно, последуют неприятные объяснения с родителями, пересуды знакомых. Но если свадьба состоится в назначенное время...

Роберто посмотрел на нее, пытаясь прочесть хоть что-то обнадеживающее в ее лице. Он потянулся к ней, пытаясь поцеловать, но она мягко отстранила его и подала ему руку. Он склонился над ней, хрипло проговорил:

— До свидания. Я буду ждать. — И быстрыми шагами вышел из комнаты.

Эвелина в этот вечер никуда не выходила и долго сидела в своей комнате. На следующий день она набрала номер телефона Хоакина Герры. Разговор был коротким, но после него сеньорита Пачеко объявила домашним, что она ужинает не дома.

Через день Роберто получил с посыльным письмо:

  

«Дорогой Роберто! — писала Эвелина. — Я долго думала о наших отношениях и должна была признаться себе, что мои чувства к Вам не настолько сильны, как должно быть в счастливой семейной паре. Я благодарна Вам за Ваше отношение, но сознаю, что не смогу составить Ваше счастье. Прошу простить меня, если это возможно, за ту боль, которую я вам причиняю, но я считаю более правильным признаться в этом сейчас.

С глубоким уважением.

 Эвелина Пачеко».

Письмо выпало из рук Роберто, он отошел к окну и нервно закурил.

Через два дня в колонке светских новостей местной газеты было напечатано объявление:

«Сеньор и сеньора Пачеко сообщают о помолвке своей дочери Эвелины с сеньором Хоакином Геррой. Венчание состоится двадцать пятого сего месяца в соборе Святой Магдалины».

Когда Роберто, сидя в своей комнате, в десятый раз тупо перечитывал объявление, раздался телефонный звонок: Господин Роберто Бусти, — раздался незнакомый мужской голос.

— Я слушаю, — машинально отозвался Роберто.

— Я бы хотел встретиться с вами сегодня вечером. У меня поручение от вашего отца, графа Максимилиано Роскари.

Настроение у «всемирно известного доктора Гонсалеса» было далеко не радужным. Все дело, все то грандиозное здание, которое он с таким тщанием выстраивал в течение многих лет и которое уже начало давать сверхприбыль, могло лопнуть из-за совершенно глупого, совершенно нелепого обстоятельства.

Вилмар был готов винить всех и каждого, начиная от Федерико Саморры, который сам отсиживается в Штатах и только шлет свои указания через связных, до этой дешевки Риты. Время от времени Гонсалес начинал даже винить самого себя, хотя такие минуты бывали, и не слишком часто.

Изменился даже тон его проповедей. Теперь прихожане все чаще слушали о том, что «каждый должен смириться с тем местом, которое дал ему в этой жизни Господь», что «смиренность и скромность — суть истинные добродетели, украшающие женщину», а однажды, не посмотрев на то, что поклонниц-женщин у него куда больше поклонников-мужчин, даже заикнулся о том, что «женщина — это сосуд греха».