Возвращение домой

Немного постояв, Джереми двинулся по толстому ковру коридора, заглушающему звук его шагов. Дверь комнаты Джудит была приоткрыта. Он осторожно отворил ее настежь. Джудит ничего не услышала. На полу стояли чемоданы и сумки; хозяйка, очевидно, торопливо побросала их и, вместо того чтобы разбирать багаж, решила написать письмо – она с сосредоточенным видом сидела за письменным столом, профиль ее, словно картина в раме, четко вырисовывался на фоне открытого окна. На ней было хлопчатобумажное платье – белые цветы по лазурно-голубому полю, медового цвета локон упал вдоль щеки. Сосредоточившаяся на своем деле, совершенно не подозревающая о чужом присутствии, девушка казалась такой беззащитной и была столь прелестна, что Джереми внезапно захотелось, чтобы время остановилось. Чтобы этот миг длился вечно, как застывший кадр киноленты.

Восемнадцать лет – удивительный возраст для девушки, пора перехода от девичества с его неуклюжестью к расцвету женственности. Это все равно как наблюдать за постепенно раскрывающимся тугим бутоном розы, зная, что конечное совершенство цветка еще впереди. Правда, волшебное превращение происходит не со всеми, и Джереми в своей жизни встречал немало школьниц-переростков, плотно сбитых девиц в трикотажных безрукавках, обтягивающих хорошо развитый бюст, в которых женского очарования было не больше, чем в каком-нибудь тренере по регби в дождливый день.

Но он был очевидцем того, как это чудо свершилось с Афиной. Вчера еще – длинноногий, светловолосый жеребенок, игривый и чуть нескладный, а буквально на следующий день – уже предмет страсти всех мужчин. Теперь настала очередь Джудит, и он вспомнил девочку, с которой впервые заговорил в вагоне поезда четыре года тому назад. Воспоминание и навевало легкую грусть, и вместе с тем вызывало отрадное чувство. Его отец, старый доктор Уэллс, в Первую мировую войну был офицером медицинской службы на фронте, и он рассказывал, хотя и не вдаваясь в подробности, об ужасах, которые ему довелось испытать. Поэтому Джереми отдавал себе отчет в том, что в ближайшие месяцы и годы службы корабельным врачом на борту одного из судов его величества ему придется выработать иммунитет к одиночеству, физическому изнеможению, дискомфорту и подлинному ужасу. Тогда, возможно, как раз воспоминания о лучших днях помогут ему не сломаться, не потерять рассудок, сохранить душевное равновесие.

Такова и эта минута. Пойманный, точно мушка в янтаре, миг, который превратится в одно из таких драгоценных воспоминаний.

Он стоял у дверей комнаты Джудит довольно долго и уже собрался было заговорить, но в этот момент музыка Баха подошла к своему величественному финалу. Отзвучали последние аккорды, и пустая тишина заполнилась воркованием голубей, разгуливающих во внутреннем дворе за окном.

– Джудит…

Она подняла глаза, увидела его и несколько секунд молчала, бледнея от дурных предчувствий. Наконец проговорила:

– Диана больна.

И это был не вопрос, а утверждение. Как будто не он, а она была врачом.

– Вовсе нет, – немедленно успокоил он, – просто переутомилась.

– А-а… – Она выпустила из руки авторучку и откинулась на спинку стула. – Слава богу!.. Мэри сказала, что она в постели, но ничего не говорила о том, что тебя вызвали.

– Мэри ничего не знает. Я с ней еще не виделся. Никого еще не видел, кроме миссис Неттлбед. Вроде бы все отправились в церковь. А меня вовсе не вызывали, я сам пришел. Диана правда здорова, не волнуйся.

– Может, мне зайти к ней на минутку?

– Не надо ее тревожить. Думаю, она хочет поспать. Ты сможешь заглянуть к ней попозже. – Он смущенно замолчал. – Я тебе не помешал?

– Нет, нисколько. Я всего лишь пыталась написать маме, но что-то ничего не выходит. Заходи. Иди сюда и присаживайся. Я не видела тебя не знаю сколько месяцев.

Он зашел в комнату, перешагнул через чемоданы и опустился в креслице, до смешного узкое для его широкой крепкой спины.

– Когда ты вернулась?

– Часа полтора назад. Сначала думала распаковаться, а потом решила сесть за письмо к родителям. Я так давно не писала. Столько всего произошло.

– Довольна отдыхом в Порткеррисе?

– Да. Там всегда здорово. Шумно и весело, ну просто цирк. А у тебя выходной?

– Нет. Не совсем.

Она ждала, что он что-то добавит, потом, так и не дождавшись, улыбнулась.

– Знаешь, Джереми, ты удивительный человек. Ты абсолютно не меняешься. Выглядишь точно так же, как в тот день, когда я впервые увидела тебя в поезде, возвращаясь из Плимута.

– Не знаю, право, как мне это понимать. Я всегда знал, что мне далеко до совершенства…

Она засмеялась.

– Просто хотела сделать тебе комплимент.

– Я в отпуске, – признался он наконец.

– Уверена, ты его заслужил.

– Точнее сказать – в отгуле, теперь я служака, человек подневольный. Я вступил в ДРВМС. Во вторник обязан быть в Девонпорте, а до тех пор Диана пригласила меня побыть в Нанчерроу.

– Джереми!..

– Неожиданность для тебя? Но мысль об этом не давала мне покоя все лето, и теперь мне уже кажется, что чем скорее грянет гром, тем лучше: раньше начнется – раньше кончится. И я бы хотел быть в первых рядах с самого начала.