Возвращение к легенде

Секретарь горкома, хмурясь, поднимался по тропинке, ведущей на Замковую гору. Едва он вошел в парк, как сразу, с первых же шагов понял, что праздник должен получиться на славу. Аллеи уже заполнили толпы гуляющих. Повсюду был шум, смех. На просторной зеленой лужайке под вязами резвилась молодежь, приехавшая из сел: парни и девчата в гуцульских народных костюмах водили хоровод, пели, плясали. Рядом шла борьба на поясах: двое «борцов» пыхтели, пытаясь повалить друг друга на землю, а зрители подзадоривали их, шутили, аплодировали. Худой, долговязый «затейник» в желтой шелковой безрукавке кричал в рупор, что на главной аллее состоится массовый бег в мешках, объявлял призы для победителей…

«Молодцы!» — похвалил в душе секретарь горкома устроителей праздника. Особенно постарался сегодня торговый отдел. Чуть ли не на каждом шагу попадались лотки, буквально ломившиеся от снеди. Чего здесь только не было: мороженое, фрукты, конфеты, прохладительные напитки…

В центре, возле ресторана, прямо на открытом воздухе стоял длинный стол, покрытый белоснежной скатертью. За ним бойко орудовала краснощекая буфетчица, торговавшая коньяком и наливками. Она потчевала своих клиентов из маленьких разноцветных рюмок. Орленко их видел впервые. «И посуду подходящую нашли! От такой рюмки не опьянеешь…» Но тут же посмеялся над своей наивностью. Многие покупатели, в том числе военные, пропускали по две-три рюмки подряд, кое у кого уже хмельно блестели глаза…

В душе у секретаря смутно шевельнулась тревога. «Еще перепьются, — подумал он. — Надо бы прикрыть эту «точку». Он увидел на веранде директора ресторана и уже направился к нему, но в этот момент к секретарю горкома подбежала запыхавшаяся женщина, заведующая отделом культуры райисполкома, и сообщила, что колхозные передовики давно собрались в летнем театре и ждут торжественного открытия праздника.

— Товарищ Мельников сказал, что вы выступите с речью, — она испуганно схватила его за рукав. — Куда же вы?

Узнав о намерении секретаря, женщина удивилась.

— Зачем мешать людям? К тому же ресторан все равно работает, ну, перейдут туда… Завтра воскресенье, выходной день, проспятся! — Она многозначительно подмигнула. — А какое же веселье без вина!

Орленко молча пошел за ней. Выйдя на эстраду и посмотрев на радостные, сияющие лица людей, он поздравил передовиков колхозных полей с окончанием весенней страды, пожелал всем доброго здоровья и новых успехов и сошел с эстрады, сопровождаемый шумными, аплодисментами.

Побродив немного по парку в сопровождении той же женщины из отдела культуры и ее заместителя, хмурого, тяжеловесного молодого учителя, которого только недавно на бюро утверждали кандидатом партии, секретарь горкома, глядя на веселящуюся толпу, вдруг почувствовал, как устал за эту неделю. Попрощавшись со своими спутниками, Орленко направился к выходу.

«Постарел ты, видно, брат Петро! — по привычке сказал он себе. — Или чин давит? А ведь еще лет пять назад ты мог отплясывать с молодой жинкой такого трепака, что чертям тошно было…» Да, сейчас им обоим что-то мешает: ему — его занятость, а ей — внезапно зашалившее сердце. Он снова вспомнил ту тревожную ночь, когда с женой случился первый приступ. Как он испугался тогда, не зная, что с ней делать, чем помочь… Девушка-врач из «Скорой помощи» тоже растерялась. И может быть, произошло бы несчастье, если бы он не решился позвонить на квартиру к знаменитому в городе доктору Биберу. Тот тут же прибежал — благо он жил неподалеку, на соседней улице — и провозился с больной до утра, пока ей не стало легче…

Секретарь горкома не заметил, как снова подошел к Плацу на Браме. Площадь была пуста, только на углу, возле бара, стояла кучка мужчин, разговаривающих тихо, вполголоса. Когда Орленко приблизился к ней, то мужчины замолчали и отвернулись, только один, широкоплечий и приземистый, театральным жестом снял с головы шляпу с перышком и раскланялся.

— Добрый вечер, пан секретарь!

— Добрый вечер.

«Где я видел этого типа? — спросил себя секретарь. — И почему в его голосе прозвучала насмешка? Впрочем, по-моему, он пьян».

Было уже темно, на улицах горели фонари, и, словно соперничая с ними, в небе светил молодой месяц с четко очерченным полукругом. Орленко с минуту постоял у своего дома, любуясь звездным небом. На той стороне, у немцев, над черной шапкой Винной горы ярко пламенел Марс, по-над Саном мерцала серебристая пыль Млечного Пути, застыли в вечном и неосуществимом желании бега Гончие Псы… «День будет завтра жаркий, такой же, как и сегодня», — решил секретарь и с удовольствием подумал о предстоящей рыбалке.

Жена лежала в постели с мокрым полотенцем на лбу — у нее от духоты разболелась голова — и читала книгу: «Красное и черное» Стендаля. Заглянув, Петр Васильевич уловил строки: «Из него никогда не получилось бы ни хорошего священника, ни хорошего администратора, а мог бы получиться только художник…» Он усмехнулся. Пожалуй, мысль правильная. Орленко завел будильник на четыре утра, отобрал у жены книгу и потушил лампочку.