Возвращение к легенде

Ветер ворвался в окно, освежая лицо. Орленко откинулся на сиденье, расправил плечи, потрогал ладонью колючую щеку. «Побриться бы…» Все становилось на свои места. Он прищурился, пытаясь разглядеть, что там, впереди, но ничего не увидел. Впереди лежала только длинная, бесконечная, пустынная лента дороги, уходящая за горизонт. Она сверкала на солнце и слепила глаза…

МАРШ ЧЕРЕЗ СМЕРТЬ

«После моего отъезда, — писал мне Петр Васильевич Орленко, ныне ответственный работник Министерства геологии Украины, — войска Перемышльского гарнизона продолжали войну без меня. Об их героических подвигах я знал лишь из печати».

Мне пришлось вернуться в архив. Окружив себя грудами пожелтевших газет, я долго листал их, пытаясь выудить из сводок, корреспонденций и очерков того времени хотя бы бледный пунктир пути героев Перемышля на восток, к Днепру. Но ничего не нашел…

В газетах писали о кровопролитных боях, называя только первую букву местности: «село К.», «река С.»… Но Советский Союз не Монако, у нас сотни «С» и тысячи «К» — попробуй разберись-ка в этом загадочном шифре! Я беспомощно крутился на месте, как собака, потерявшая след. Неужели из поля зрения тогдашних летописцев войны исчезла вдруг целая дивизия, та, что они еще недавно прославляли?

Я вспомнил свое: дорогу от Кременца на Ямполь, отступающих, как и мы, соседей справа и слева, горящие склады и искалеченные орудия… Что ж удивляться? Оборона Перемышля была в те дни как яркая звездочка на черном небе, и свет ее был виден повсюду. Потом она погасла… А об отступающих предпочитают не писать. На добрых, а точнее, горьких полмесяца девяносто девятая со своим погранотрядом как бы канула в Лету. Кто ж мог ее тогда заметить? Разве только командующий фронтом. Но у него были десятки дивизий, о которых надо было заботиться. И что он мог сказать журналистам? Не отрываясь от карты, он говорил: «Пишите, что боремся. И все». Это была правда: фронт боролся. Отступал, но боролся. А где отступали его войска, по каким дорогам — этого сообщать было нельзя… И в газетных сводках, корреспонденциях и очерках указывались лишь направления. А конкретные места боев обозначались лишь этими самыми буквами… Но кто теперь расшифрует их, кто?

Об этом могли сказать только люди.

В одной из комнат Киевского дома офицеров, занимаемой военно-научным обществом, собралось человек двадцать. Генералы, полковники, майоры… Это была живая история войны. Они могли вспоминать без конца. Но в девяносто девятой никто из них не служил.

— Послушайте, а может быть, Иванов знает?

— Нет, Иванова как раз перед войной зачем-то перевели с Украины в Прибалтику. Мы тогда еще удивлялись. Человек эти места знал как свои пять пальцев…

— А Карпезо Игнатий Иванович, он там не начинал?

— Вряд ли, он уже был тогда, если не ошибаюсь, командиром мотомехкорпуса. Вот если Яхимович…

— Да он же командовал погранотрядом. А там, товарищ говорит, был какой-то Тарутин.

— Подождите, подождите, а генерал Ильин Петр Сысоевич, ну, этот, без ноги, который еще статью написал? Помню, он что-то такое говорил… А ну-ка, где наш блаженной памяти бюллетень?

Из архива на свет божий извлекаются три тоненькие книжечки. Пока я их листаю, беседа переключается на другое. Кто-то возмущается, почему начальство запретило дальнейший выпуск этого бюллетеня, публиковавшего записки участников войны. Остальные дружно поддерживают его.

Я слушаю и продолжаю листать. Стоп, вот и Ильин! Небольшая статья под заголовком «Тяжелое испытание». В конце второй страницы читаю: «В середине июля я получил новое назначение — начальником политотдела 99 сд…»

— Простите, он здесь живет, в Киеве?

— Здесь. Только заходит сюда редко. Он инвалид…

— Вы можете дать мне адрес?

— Пожалуйста.

Мы сидим за столиком в саду, насквозь пронизанном солнцем.

— Да, было, было… — говорит Ильин. — С этой дивизией я прошел почти от старой границы и до конца… Поскрипывая протезом, генерал вздыхает и задумчиво смотрит поверх меня, на плывущие в голубом небе облака. Он только что со сна и зябко ежится, долго, жесткими, непослушными пальцами застегивает воротник рубашки. Разговор у нас поначалу не клеится.

— Знаете, я лучше покажу вам еще одну статью, побольше.

Генерал встает, ковыляя, идет в дом и возвращается с пачечкой листков, отпечатанных на машинке.

— Это я еще давно, вскоре после войны написал, но тогда ее у меня не приняли. Почему? Да так, время было другое…

Проглядываю первые страницы. Мелькают названия городов, даты, номера воинских частей, встает чья-то жизнь, давно отошедшая в прошлое.

— Читайте отсюда, с середины.