Возвращение к легенде

Орленко насчитал по огням около пятидесяти грузовиков и десятка три мотоциклов. «В каждой машине, — прикинул он, — двадцать солдат. Итого, кроме мотоциклистов, тысяча… А у нас едва ли и половина наберется». Мысль работала беспощадно четко. «Безумству храбрых поем мы славу!»

Взлетела еще одна ракета и осветила долину. Машины сгрудились у реки, не решаясь перейти ее вброд. Солдаты снимали с себя оружие и выпрыгивали из кузовов, бежали в лес…

Вскоре послышался визг пил, стук топоров, треск падающих деревьев. Немцы строили переправу. Надо было их накрыть сейчас.

Над окопами прошелестела команда «приготовиться!», и Орленко приник к винтовке. Кто-то рядом жарко дышал в ухо, тикала на часах секундная стрелка.

— Огонь!

Тишина разорвалась грохотом. С хрустом пронесся снаряд, на голову полетели яблоки, и сразу стало светло…

Бой начался.

А кончился он под вечер, когда уже никто не знал, во что обошлась победа.

С первой вражеской группой расправились быстро, в течение часа, но затем подошла новая. Ударила артиллерия, появились танки, и рубеж был смят. Тарутина ранило осколком в лицо, разворотило верхнюю губу. Его хотели уложить на носилки, но он не дался и продолжал, зажимая лицо рукой, командовать боем… Один за другим умолкали пулеметы, в окопах было уже больше мертвых, чем живых… Гора дымилась обугленными деревьями, и люди, обезумевшие от грохота, дыма и криков, выползали из окопов и наугад, вслепую шли на восток…

Ночью за городом Миколаевом, в лесу, группа, с которой отступал Орленко, встретилась с пехотинцами. Бывшего секретаря горкома пригласили в штаб корпуса. В тесной каморке лесника чадила коптилка, на стенах, дрожа, горбатились тени.

— Садись, — сказал комиссар Петрин. — Есть хочешь?

Орленко махнул рукой.

— Тогда на, читай.

Комиссар протянул листок. В глазах запрыгали строчки. «Немедленно отозвать и направить в распоряжение ЦК…»

«А как же они? — Орленко растерянно посмотрел на Снегова, склонившегося над картой, на Петрина, на бойца, стоящего в дверях с винтовкой в руке… А где-то там его ополченцы, Тарутин. Перед ним вдруг встало его большое, темное, окровавленное лицо. — Они останутся?»

— Я не поеду, Владимир Иванович, подожду.

— Чего?

— Вот выйдем к старой границе, тогда…

— Выйдем?

Снегов усмехнулся, поднял покрасневшие глаза.

— Если ехать, то не позже чем утром. Пока еще машина, надеюсь, проскочит. А за дальнейшее не ручаюсь.

Петрин, грузно скрипнув табуреткой, поднялся.

— Петр Васильевич, я тебя понимаю. Но… — Он развел руками и шагнул навстречу. — Давай, брат, прощаться!

Машина летела по большаку — прямо на солнце. Шофер, низко надвинув козырек фуражки, грудью лежал на руле, остро выхватывая взглядом бегущие под колеса ямы, разбитые зарядные ящики, какие-то бочки, мешки… Маленькая «эмка» вихляла из стороны в сторону, и серая пыль тянулась за ней, как размотанный бинт. Орленко несколько раз оборачивался назад, вглядываясь в убегающую вдаль рощу. Вот она мелькнула в последний раз и исчезла…

Машина съехала с холма к реке и остановилась. Под ветхим мостиком лежала на боку тяжелая пушка со снятым замком. Шофер вылез, прошелся по мосту, потрогал сапогом бревна.

— Авось, выдержит, — сказал он, снова садясь за руль, и включил газ.

На том берегу, взлетев на холм, они увидели висевшую над дорогой «раму». Шофер вдруг резко свернул на юг и повел машину по еле заметной тропинке, через поля. Орленко с беспокойством взглянул на него. «Откуда он знает, куда надо ехать?» — подумал он. Но шофер не знал — он чувствовал. По его вскоре повеселевшему лицу Орленко понял, что дорога выбрана правильно. «Чудно! Один поворот руля, и все изменилось!» Теперь следов отступления не было видно. На колхозных полях шла работа: мелькали косынки женщин, струился дымок полевой кухни. Орленко тоже повеселел: «Словно в другом мире…»

Эта картина была ему приятна и неприятна. Крестьяне берегли урожай, заботились о завтрашнем дне. Но ведь завтра же сюда придет враг, и плоды их труда достанутся ему! Нет, люди еще не поняли, что такое война. Пока они берегут лишь свой дом, своих детей, свое поле. А надо беречь всю страну. Надо уходить в леса, сжигая дома и посевы, оставлять врагу только пепел, окружать его смертоносным кольцом огня, гнева и ярости… Но будет ли так?

Он не удержался и сказал об этом вслух.

Шофер согласно кивнул головой.

— Будет! — уверенно произнес он. — Наш народ что медведь: пока рогатиной в бок не ткнешь — из берлоги не вылезет. Ну, а ткнешь — тогда уж держись!

— Все равно победим! — сказал Орленко, думая о своем.

Шофер засмеялся.

— А когда мы их не побеждали? Там, в Перемышле, они у нас как драпали — вы видели?

— Видел.

— Ну и тут будут. Непременно будут. Только, может, не так скоро…

Он с силой нажал на стартер, и машина, поднявшись на гребень, выскочила на шоссе.

— Теперь порядок. Ушли!

Он облегченно вздохнул и включил полную скорость.