Возвращение к людям

Вообще, вся живность, попадавшаяся нам на глаза в эти месяцы, совершенно перестала соответствовать своим прежним размерам — либо, она перестала быть той живностью, переродившись невообразимо во что. Жуки достигали чуть ли не моей стопы в длину и ширину. Гигантские пауки способны были своим укусом свалить здоровенного Овцебыка. Попадались грызуны, величиной с кошку, верткие и быстрые как молнии, так что глаз едва успевал запечатлеть их появление на пестром фоне, среди поражающей воображение растительности! Все это — совершенно не походило на то, что когда-то было нам знакомо…

— Стой!

Я остановился, как вкопанный. Ната внимательно осматривала сломанные ветки впереди себя. В некоторых случаях, я уже вполне мог довериться ее интуиции — Ната умела различать следы лучше меня. Вероятно, сказались давно пройденные уроки в скаутском отряде!

— Здесь недавно прошли люди…

— Поясни.

— Сломаны ветки на уровне груди — животное, способное идти напролом, не стало бы выбирать для этого столь неудобную дорогу. Так можно сделать лишь при быстром беге, когда ничего не замечаешь, или спасаешься от кого-то. Если идти спокойно, то ветки были бы просто отогнуты в стороны и, без ущерба, вернулись назад. На земле вмятины — это не копыта и не лапы… Похожи на башмаки, но утверждать не берусь. И еще…

Она дотронулась пальцем до листьев.

— По-моему, это кровь…

— А следов… Тех, кто мог догонять, ты не обнаружила?

— Погоди…

Она склонилась к почве, на влажной поверхности которой, на первый взгляд, ничего не было видно:

— Есть! Их много — семь или восемь. Они бежали, один за другим, как звери! Но если это преследователи — то, кого они догоняли? И кто убегал?

— Люди?

Ната бросила на меня тревожный взгляд:

— Оборотни?

— Нет. — Я внутренне содрогнулся, вспомнив описание ранее виденных чудовищ. — Надеюсь, что нет. Все-таки, следы от обуви…

— Белая Сова и Док упоминали о тех, кто способен ограбить и убить любого путника, но речь шла именно об одиночках. Или, в долине уже образовались настоящие банды! Но он бы о них знал…

Неожиданно, нарушив тишину леса, до нас донесся отчаянный, полный боли и ужаса крик. Ната широко раскрыла глаза:

— Кто это? Дар! Поспешим! Мы еще можем успеть!

Я сжал древко лука и глухо обронил:

— Вряд ли…

Мы молча бросились вперед. Еще где-то полчаса беспрерывной гонки по отвесным кручам — и мы выскочили к небольшой лужайке, где сразу остановились, пораженные увиденным… Возле потухшего костра, полукругом, в лужах крови лежали тела людей. Никто из них не шевелился — они все были мертвы. На многих не имелось никакой одежды — она вся сорвана и свалена неподалеку от владельцев. По стоянке, в беспорядке, валялось примитивное оружие, кое-какой, нехитрый скарб, жалкие крохи продовольствия. Здесь было тихо…

Зато за пригорком, в нескольких шагах от этой поляны, раздавались злобные, торжествующие крики. Мы переглянулись — сомнений в том, что это люди, уже не оставалось. Угар злобно и глухо ворчал, порываясь бежать на крики. Но мы побоялись идти напрямик, через поляну, и, по возможности стараясь не шуметь сухими ветками, в изобилии устилающими землю под ногами, короткими перебежками направились в обход, выбирая направление таким образом, чтобы оказаться выше места происшествия. Крики не смолкали, и иногда к ним присоединялся очередной вопль ужаса и боли — там явно, кого-то истязали! Ната, дрожа от возбуждения, шепнула на ходу:

— Ты слышишь? Это женщина кричит…

Я не ответил, стараясь не зацепиться курткой об торчащие из деревьев сучья и полуобгоревшие ветви. То, что голос принадлежал женщине, я тоже понял… Вновь раздался полный отчаяния и боли крик, перекрытый улюлюканьем и злобным ревом множества хриплых и грубых глоток. Потом пронесся долгий стон, и на время все стихло. Затем послышались очередные крики, и мы различили в них полные ужаса мольбы:

— Нет! Нет! Не надо! Пощадите! Не надо! Делайте с нами, что хотите, только не убивайте! Не надо!

— Мама! Мама! Не-ет!

Мы взобрались на вершину и притаились за широкими стволами. Буквально в нескольких шагах от нас, ниже того места, где мы взобрались, несколько оборванных, одетых в тряпье человек кучкой сгрудились возле лежащей на земле обнаженной женщины. Один из них держал ее за руки, а самый массивный на вид, с многочисленными наколками на плечах и руках, похохатывая и матерясь, ухватив женщину за ягодицы, мерными и резкими толчками, насаживал ее на свой член. При каждом его движении, та кричала от боли.

— Давай, Хан! О, она уже кончает! Трахай сучку!

— Насади, насади ее!

— Это тебе не с фраерками сопливыми трахаться, сука! С шариком еще не пробовала? Вдуй ей по гланды, пусть опробует, падаль!