Возвращение на родину

Смутная тень, которая, как видел Диггори Венн, рассталась с Уайлдивом в галерейке и быстро проскользнула в дом, была, конечно, не кто иная, как Томазин. В комнате она сбросила плащ, в который кое-как закуталась, когда выходила, и подошла к свету — туда, где миссис Ибрайт сидела за своим рабочим столиком, придвинутым с внутренней стороны к ларю, так что он частию вдавался в каминную нишу.

— Мне не нравится, Тамзин, что ты ходишь в темноте одна, — сдержанно заметила ее тетка, ни поднимая глаз от работы.

— Я только за дверью постояла.

— Да-а? — протянула миссис Ибрайт, удивленная переменой в голосе Томазин, и внимательно на нее посмотрела. На щеках Томазин играл румянец более яркий, чем даже до ее злоключений, глаза блестели.

— Это он стучал, — сказала она…

— Я так и думала.

— Он хочет, чтобы мы немедленно поженились.

— Вот как! Торопится? — Миссис Ибрайт обратила на племянницу испытующий взор. — Почему мистер Уайлдив не зашел?

— Не захотел. Он говорит, вы ему не друг. Он хочет, чтобы венчаться послезавтра, очень скромно и в его приходской церкви, а не в нашей.

— А! А ты что на это сказала?

— Я согласилась, — с твердостью ответила Томазин. — Я теперь практическая женщина. В чувства больше не верю. А за него я бы все равно вышла, какие бы условия он ни поставил… после этого письма от Клайма.

На рабочей корзинке миссис Ибрайт лежало письмо; при последних словах Томазин она снова развернула его и перечитала, наверно, не меньше чем в десятый раз за этот день:

«Что это за нелепая история, которую тут рассказывают про Томазин и мистера Уайлдива? Я счел бы эту сплетню крайне оскорбительной для нас, если бы хоть на волос в нее поверил. Как могла родиться такая нездоровая выдумка? Недаром говорят, что надо уехать в чужие края, чтобы узнать, что дома делается; со мной, по-видимому, именно так и вышло. Я, конечно, всюду говорю, что это неправда, но очень неприятно выслушивать подобные кривотолки, и хотелось бы знать, что все-таки послужило для них поводом. Не могу себе представить, чтобы такая девушка, как Томазин, могла попасть в столь унизительное для себя и для нас положение — быть отвергнутой женихом в самый день свадьбы! Что она сделала?»

— Да, — с грустью сказала миссис Ибрайт, откладывая письмо. — Если у тебя не отпала охота выходить за него замуж, что ж, выходи. И если мистер Уайлдив хочет, чтобы все было как можно проще, пусть так и будет. Я тут уж ничего не могу. Теперь все в твоих руках. Моя опека над тобой кончилась, когда ты покинула этот дом, чтобы ехать с ним в Энглбери. — Она продолжала почти с горечью: — Мне даже хочется спросить: почему ты вообще советуешься со мной? Если бы ты вышла за него, ни слова мне не сказав, я бы и то не могла на тебя сердиться — просто потому, бедняжка, что лучшего тебе нечего сделать.

— Не говорите так, не лишайте меня мужества.

 — Ты права. Не буду.

— Я не защищаю его, тетя. Я не настолько слепа, чтобы считать его совершенством. Раньше когда-то считала, а теперь уж нет. Но я знаю, что мне делать, и вы знаете, что я это знаю. И надеюсь на лучшее.

— И я тоже, и будем так и дальше, — сказала миссис Ибрайт, вставая и целуя ее. — Значит, венчанье, если оно состоится, будет утром того дня, когда Клайм вернется домой?

— Да. Я решила, что надо все закончить до его приезда. Тогда вы сможете смело смотреть ему в лицо и я тоже. Уже не важно будет, что мы раньше что-то от него скрывали.

Миссис Ибрайт задумчиво кивнула, потом сказала:

— Хочешь, чтобы я была твоей посаженой матерью? Я готова сопровождать тебя в церковь, я бы и в прошлый раз поехала, если б ты захотела. Я считаю, раз я тогда публично запретила ваш брак, так теперь хоть это должна для тебя сделать.

— Да нет, пожалуй, не надо, — смущенно, но твердо сказала Томазин. — Я уверена, вам обоим будет неприятно. Пусть уж будут одни чужие, а моих родных никого не надо. Так лучше. Я не хочу делать ничего такого, что может сколько-нибудь задеть вашу гордость, а если вы придете после всего, что было, я буду все время тревожиться. Я ведь, в конце концов, только ваша племянница, не обязательно вам еще и дальше печься обо мне.

— Да, он-таки взял над нами верх, — сказала ее тетка. — Мне, право, кажется, что он и играл-то с тобой больше всего мне в отместку за то, что я вначале была против него.

— Нет, нет, тетя, — тихо отозвалась Томазин.