Возвращение самурая

Занятый мыслями о любимом деле, он все же уговорил себя не проводить все свободное время в спортзале. Несмотря на неуверенные протесты Анны, он повел ее ужинать в «Шато-де-Флер» и еще раз убедился, что и этого заведения коснулись перемены. Во всяком случае, хотя здесь и наигрывал что-то небольшой эстрадный оркестр, меню явно стало намного беднее. Старый официант узнал Василия и, нагнувшись, шепотом предложил шампанского и икорки. Икра оказалась, однако, спрятанной внутрь двухслойного бутерброда, а шампанское принесли уже открытым и не охлажденным в бутылке с наклейкой «Лимонад».

Окончательно осмелев после посещения этого, как ей казалось, дорогого и шикарного ресторана, Анна попросила как-нибудь показать ей ту «ужасную Мильонку», о которой вскользь упоминал муж, рассказывая о своем владивостокском житье.

Василий ответил, что теперь там вряд ли сохранилась былая экзотика, теперь это скорее улица мелких торговцев, чаще всего корейцев и китайцев. Хотя дурная слава за ней все еще, говорят, сохранилась, только все это сейчас загнано в подполье – и проституция, и наркомания, и приюты для бродяг и людей разных малопочтенных занятий: игроков, карманников и прочих жуликов. Ему не хотелось вести туда жену – какое-то дурное предчувствие останавливало его.

Но Анна так просила, что Василий наконец уступил любопытству жены. Однако он выговорил право сопроводить ее в торговый квартал Мильонки засветло и запретил брать с собой сумочку, документы и более или менее крупные деньги.

Как горько вскоре довелось ему упрекать себя за это согласие, твердить себе, что многое бы отдал, чтобы эта прогулка не состоялась!

Миновав пересечение нарядной Светланской и Алеутской, Ощепковы поднялись вверх по Китайской и свернули наконец в узенькую улочку, по обе стороны которой были мелкие лавочки без витрин, но с распахнутыми настежь, несмотря на начавшиеся холода, дверями.

Через дверные проемы были видны прилавки с нехитрым товаром: дешевыми фарфоровыми статуэтками, якобы старинными вазами, бумажными веерами и фонариками, бамбуковыми удочками, тростниковыми циновками, пестрыми жестяными коробочками с чаем. Были лавки с поношенной одеждой, где за одинаковую цену можно было купить и синий рабочий комбинезон, и шелковое кимоно с облезшей позолотой и оборванными блестками.

Кое-где торговля велась прямо на улице, и тогда здесь доставали из котлов рассыпчатый рис, вылавливали из кипящего масла улиток, акульи плавники, кусочки крабов и поливали все это острым коричневым соевым соусом. Иногда рис варили в сахарном сиропе с кусочками манго или бананов и тогда, вынув, его скатывали в шарики, обваляв в сахарной пудре, и подавали к зеленому чаю. Запах кунжутного масла, сои и еще чего-то пряного висел над этим кварталом.

Снаружи лавок в хорошую погоду развешивались на продажу и одежда, и ткани, и связки листового табака.

Здесь же подбрасывали яркие целлулоидные шарики бродячие жонглеры, манипулировали тонкими фарфоровыми чашечками фокусники, предлагая простакам угадать, под которой прячется горошина. А в самом узком месте улочки через нее был протянут канат из манильского троса, и по нему отважно шел мальчишка в ярком кимоно, держа для балансировки гибкий бамбуковый шест. Внизу морщинистая китаянка собирала монетки у тех, кто останавливался поглазеть на канатоходца.

В общем, как сказала Анна, здесь не было ничего особенного, и Василий, может быть, согласился бы с ней, если бы наметанным взглядом разведчика не замечал посетителей, входивших в лавку и затем исчезавших из нее через задние двери; если бы не слишком невинно улыбались молоденькие раскрашенные китаянки, задевая прохожих мужчин то бедром, то локотком из широкого рукава кимоно; если бы не слишком неподвижно сидели, подпирая стены, нищие с остекленевшими глазами… Разные подозрительные молодые люди шныряли в толпе, окликая порой друг друга непонятными гортанными вскриками.

Анна, видимо, чувствовала, как напряжен муж, и старалась развлечь его, указывая ему то на свиток из шелка с японской миниатюрой, рисованной тушью, то на фарфоровую статуэтку сидящего китайца, который мудро покачивал головой, взирая на всю эту людскую суету.

И вдруг Василий почувствовал, как дрогнула ее рука в его руке, и Анна резко остановилась.

– Что?! – спросил он.

– Смотри, – широко раскрыв глаза, она показывала рукой куда-то вбок, – там…

Там, куда она указывала, была чайная лавка: в раскрытом проеме были видны цибики с чаем разных сортов, фарфоровые чайники с синими драконами, оттуда пахло сандалом, лимоном, бергамотом, чайным листом… А у дверного проема снаружи была прибита вдоль косяка потемневшая доска из старого дерева с вырезанными на ней непонятными письменами.

– Смотри! – теперь уже почти кричала Анна. – Видишь: надпись как на маминых дощечках!