Возвращение самурая

Но что толку было теперь размышлять об этом, если уже не было времени что-либо предпринять – внизу Василия ждала нанятая швейцаром по его просьбе пролетка: пора было торопиться к поезду. Он в последний раз оглянулся на подъезд отеля, словно прощаясь и перевертывая еще одну страницу своей жизни.

На вокзале он не торопился садиться в вагон – все высматривал в перронной толпе, не мелькнет ли знакомая фигура, не окажется ли все происшедшее просто чьей-то шуткой, приключением… Он чуть не предъявил проводнику оба билета, которые держал в кармане. Но Анна не появилась на перроне, не было ее и в теплом маленьком купе, где еще застоялся запах табака и чьих-то чужих духов.

Извилистой зеленой гусеницей поезд полз через горные туннели, перевалы, покрытые снегом, к долине реки Сунгари, в Маньчжурию, в Харбин.

* * *

Как свидетельствуют историки, Китай начала тридцатых годов был буржуазным милитаризованным государством, чья правящая верхушка была отнюдь не дружественно настроена к Советскому государству. Антисоветские настроения подогревали белые эмигранты, обосновавшиеся в Китае после разгрома белогвардейских войск в Приморье, а также державы Антанты, чья интервенция против Республики Советов не увенчалась успехом.

Харбин в этом отношении был одним из самых сложных китайских городов. Он ведь был основан в Маньчжурии (северо-восточной части Китая) русскими в 1898 году, в связи с началом строительства Восточно-Китайской железной дороги! Город на перепутье между Азией и Европой быстро стал крупным торговым центром.

Харбин с его русскими фирмами, церквями, газетами и гимназиями стал последним порогом для многих бежавших русских – или перед возвращением на Родину, или, чаще, перед дальнейшей эмиграцией: в Шанхай, Гонконг, Японию, Австралию, Америку – всюду, где удавалось зацепиться чужаку тоненькими непрочными корнями…

* * *

Зимняя поездка по железной дороге, в вагоне с заиндевевшими окнами, с желтым светом маломощных лампочек в ранние сумерки, – сама по себе дело невеселое. А Василий ехал один в двухместном купе спального вагона (билет Анны решено было не сдавать, чтобы не привлекать лишнего внимания) и не мог не думать о том, насколько другой была бы эта поездка, если бы вот тут, напротив, сидела Анна, уютно кутаясь в теплый платок от вагонных сквозняков… Сколько всего переговорили бы они за дорогу, как обсуждали бы дни своего будущего пребывания в Харбине…

Сменялись то русские, то китайские поездные команды, проверяли билеты, приносили горячий чай в стаканах с тяжелыми мельхиоровыми подстаканниками… Ехали почти две недели, подолгу простаивая на глухих, малоизвестных станциях.

С наступлением темноты проводники настойчиво просили плотно зашторивать окна и туманно объясняли, что так здесь заведено еще с 1901 года, со времен знаменитого крестьянского восстания «боксеров». Отряды голодающих крестьян, вооруженных только собственными кулаками и палками, видели причину всех своих бед в иностранцах и буквально разрушительным смерчем прошлись по станциям КВЖД, иностранным посольствам и торговым фирмам. Движение было жестоко подавлено, но память о нем долго не могла улечься и в народе, и среди служащих этой железной дороги.

* * *

Потом потянулись маньчжурские сопки, покрытые заснеженными лесами, опустевшие к зиме поля с колкой стерней гаоляна и чумизы. Вспомнился и навязчиво зазвучал в сознании вальс «На сопках Маньчжурии». И постепенно, чем больше менялась местность за окнами вагона, тем больше мысли Василия обращались к предстоящим харбинским встречам, тем реже мерещился на скамейке напротив смутный силуэт жены.

Перед самым Харбином опять сменилась на русскую поездная бригада, и вместо зеленого китайского принесли черный байховый чай с лимоном…

Зимний Харбин показался неуютным: замерзшая Сунгари с дымящимися на морозе полыньями во льду; нарядный центр и рано темнеющие, плохо освещенные на окраинах улицы почти без деревьев и кустарников. Город, где странная смесь русских изб, обшитых тесом, и китайских фанз, совершенно российских трактиров и западных казино. Где-то в центре, застроенном в так называемом «колониальном стиле», подавал голос медный колокол русского Свято-Покровского православного храма, а рядом, на боковых улочках, позванивали колокольчиками буддийские кумирни.

Странной была и уличная толпа: русские, по большей части в купеческих чуйках и картузах; дамы, одетые по моде конца прошлого века; бывшие военные в фуражках с кокардами и без; маньчжуры в лохматых папахах на маленьких мохнатых лошадках и китайцы в неизменных синих стеганых халатах.

Однако в эту пору выходцы из России составляли большую часть двухсоттысячного населения города. Василий пристально всматривался в эту смесь одежд, обычаев и нравов, вопреки доводам рассудка надеясь: а что если Анна все же здесь, в Харбине, и они случайно столкнутся в толпе…

* * *