Детектив прислушивается к мягкому, щемящему трепету, что распространяется у него под ребрами, вызывая прилив крови к щекам и теплый спазм внизу живота. Воображение незамедлительно визуализирует физические ощущения: синий взгляд – так близко, что Шерлока безнадежно утягивает в его радужную, сияющую бесконечность, ладони, ласково скользящие по его коже, жаркий шепот, стоны, срывающиеся с искусанных губ...
Воспоминания обрушиваются на него беспощадной лавиной, множатся, до предела заполняя чертоги, наслаиваются одно на другое, видоизменяясь в свете последних открытий, мельтешат, задевая ментальные нити, соединяющие разум Шерлока с его сердцем, провоцируют противоречивые эмоциональные импульсы.
Гигантским усилием воли детектив концентрируется, абстрагируется от чувств, позволяя им разгореться, словно со стороны, через микроскоп, наблюдает за эмоциональным коктейлем в своей душе, анализируя, вычленяя ингредиенты – нежность, радость, восторг, вожделение, горечь, обиду, привязанность, страх, благодарность, надежду, растерянность, злость, недоверие…
И внезапно ему кажется, что он нашел выход.
Это элементарно. Как же он сразу до этого не додумался?! Он просто почистит свой жесткий диск и удалит те исходные данные, которые вызывают у него негативные переживания, отравляют его любовь к Джону. Вот прямо сейчас все переберет, систематизирует и ликвидирует лишнее. Он избавится от причины, и тогда будет не нужно бороться со следствием…
Разум оживляется, готовый подвергнуть тщательному анализу жесты, взгляды, слова, интонации, свет в конце туннеля озаряет тоскливый сумрак чертогов и тут же меркнет вслед за немедленным осознанием – бесполезно, привычный метод на этот раз не сработает. Выход на деле оказался еще одним тупиком…
Шерлок сильнее зажмуривается, однако это не помогает, и слезы все равно выскальзывают из-под ресниц, скатываются по вискам, заставляя еще острее чувствовать свое поражение. У него не получится выдернуть из узора воспоминаний одну нить так, чтобы не уничтожить целостности картины. Если он забудет, что Джон ему лгал, он опять окажется во власти иллюзий.
Правда и ложь так тесно переплелись в их отношениях, что теперь невозможно отделить одно от другого, и чтобы удалить то, что причиняет ему боль, придется избавиться от всего, что связывает его с Джоном…
*
По крайней мере, теперь он снова хозяин в собственном доме.
Держа обеими руками коробку с вещами, Шерлок спускается по лестнице, толкает плечом дверь в гостиную, проходит в комнату и с грохотом ставит коробку на стол.
Хозяин…
Подбоченившись, он осматривается, надеясь испытать ту уверенность, которую должно придавать это слово. Он снова будет жить так, как захочет, без оглядки на кого бы то ни было. Без... Детектив вздрагивает от мимолетного, но четкого ощущения, что ответ на его главный вопрос где-то здесь, совсем рядом, прячется в тишине, охватившей квартиру. На глаза попадается каминная полка, Шерлок вынимает из коробки череп, водружает его на законное место, в задумчивости очерчивает указательным пальцем пустые глазницы… «Это череп?..» – «Мой друг…» Смешно, он даже не подозревал, насколько одинок, пока в его жизни не появился Джон Уотсон.
Воспоминание о том, как он впервые привел Джона на Бейкер-стрит, отзывается в груди новым спазмом, детектив хмурится, потирая ладонью в области сердца, и вдруг встречается взглядом с своим отражением в зеркале.
– Что?! Что ты так смотришь?!! – общаться с зеркальным двойником – вершина идиотизма, и от этого Шерлок злится на себя еще больше. – Ты же сам во всем виноват!!!
Он упирается руками в каминную полку, наклоняется, обессиленно прижимаясь к ней лбом, тяжело дышит, подавляя отчаяние. Да, он сам во всем виноват. Да, он сам заварил эту кашу. Но только Джон все равно не должен был ему лгать…
Только не Джон...
…Джон Уотсон – образец искренности и прямодушия. Шерлок саркастически фыркает, оборачиваясь, в раздражении вновь оглядывая гостиную. Отвратительно. Все на своих местах. Идеальный порядок. Ничего удивительного, ведь Ян Сигерсон был крайне осмотрителен, он слишком боялся потерять расположение доктора Уотсона...
Холмс судорожно сжимает кулаки и вдруг срывается с места, достает из коробки ноутбук, бросает на спинку стула халат, хватает кружку. Стремительно шагает на кухню и застывает, уставившись на две чашки с недопитым кофе, забытые на столе после утренней катастрофы.
Черт, он столько времени отказывался от самого себя, но дело даже не в том, что Джон не счел нужным избавить его от унизительного в своей бессмысленности притворства.
Гораздо больнее то, что друг позволил ему пребывать в заблуждении относительно истинных обстоятельств происходившего, сознательно оставил его бродить в темноте, хотя мог помочь ему выйти на свет.
Джон позволил ему ошибиться...
*
Новый приступ горькой досады заставляет развить бурную деятельность.