Возвращение в Египет

Колодезев пишет, что младший Лошадников рассказывал, что дед не раз вспоминал, как они с гиканьем и улюлюканьем гнали из келий в монастырский двор и дальше, через кирпичную стену, больших и малых бесов. Каялся, что, увлекшись травлей, не помнили слов Паисия Величковского, который предупреждал, что бунты и восстания, всё наше зло, ненависть, смертоубийства есть лишь отражение отчаянной борьбы со страстями, которую монах ведет в тишине, уединении кельи. Многие из нас, печалился Лошадников, довольствовались малым – схимник изгонит нечисть из души и успокоится, скажет себе, что от его соблазнов и искушений никому хуже не будет. В этом море греха его грехов не выделить и не распознать – несколько лишних песчинок на морском берегу, несколько лишних капель в океане. А на самом деле, говорил старший Лошадников, зла вокруг монастыря день ото дня делалось больше, пока, в конце концов, не началось то, что все мы теперь видим.

Колодезев – Коле

Лошадников объяснял, что имя есть у каждого беса. Например, Нимврод, Навуходоносор, Синахериб. Обычно оно то же, что у несчастного, чьим ангелом-хранителем бес был до своего низвержения в бездну. Кого не спас, наоборот, поощрял в грехах, был его проводником во зло. В итоге утянул за собой в погибель.

Коля – дяде Петру

Подобно колодезевскому Лошадникову, кормчий тоже считает, что все бесы имеют имена. Самый ненавистный и презираемый зовется Паисием. Прежде низвержения в ад он был ангелом-хранителем Газского епископа Паисия Лигарида и попустил тому изменить православию. Сначала перейти в магометанскую веру, а затем в католическую ересь. Позже на Москве Паисий Лигарид расколол русскую церковь.

Коля – дяде Артемию

Колодезев пишет, что однажды спросил старого Лошадникова, попадался ли ему бес, который звал себя царевичем Петром или, например, царевичем Димитрием. Он: да, Петра видел, а Димитриев – тех была целая стая. И вот они перед венецианским зеркалом всем выводком величались. По очереди примеривали на себя шапку Мономаха. Не могли удержаться, выхватывали друг у друга скипетр и державу царскую. «Я даже путаться стал, – жаловался Лошадников, – только одного Димитрия прогоню, как под той же личиной другой лезет. Так несколько лет и шалили. Но в конце концов, – закончил он гордо, – я их всех под свою руку привел, утишил. Теперь они шелковые».

Коля – дяде Петру

Колодезев пишет, что Лошадников зовет казаков бесами и очень натурально показывает, как они, гогоча, объясняли друг другу, что, подобно богомазу, малюющему на своих досках образ Спасителя, они пресветлый лик царский выводят на своем товарище. Неважно, живого государя или уже почившего в бозе. Если царь, не дай Бог, преставился и род его пресекся, они ради тишины и благоденствия отечества без промедления его воскрешают. Иначе, продолжает за казаков Лошадников, нельзя – без царя люди злы, не знают удержу, негоже им быть одним. Взять хотя бы самих казаков: сколько невинных христианских душ они порешили, и вспомнить страшно. Что же до того, кто истинный царь, а кто нет, то это один Господь ведает. К примеру, Бориска Годунов был обыкновенный сын боярский, а немного лет минуло, глядишь – уже на коленях всем народом зовем его на царство. В общем, бес попутал или на сей раз всё правильно – знает только Господь. Я спрашиваю: а как Он это указывает? Лошадников: Да самым простым образом – процветанием, великим изобилием плодов, победами над супротивниками. Если есть и одно, и второе, и третье – сомнений нет. А коли самозванец, то проживет он недолго, удавят нечестивца или посадят на кол – на том и кончится.

Коля – дяде Янушу

Колодезев пишет, что в двадцатом году монастырский Лошадников (ему было уже за восемьдесят), выступая перед рабочими в клубе Тульского оружейного завода, сказал, что бесов следует вязать веревками, сплетенными из суровья молитв и добрых дел. И что один из насельников их монастыря в Полесье с неимоверной скоростью частя «Господи, помилуй, Господи, помилуй», расстреливал бесов, как из пулемета.

Коля – дяде Ференцу

Колодезев пишет, что всё тот же монастырский Лошадников жаловался, что умение и усердие полесской братии к молитве пропало втуне. Ушел, оказался никому не нужным ее навык обрести в себе самой мир и тишину. А вот монашеские соблазны и искушения выжили, не пропало ничего. Их так берегли, так боялись потерять, что, будто грудное дитя, не спускали с рук. Когда же окаянство окрепло, выстроили из него всю свою жизнь от фундамента, даже от ямы под фундамент и дальше – до флюгера над башенкой.

Дядя Артемий – Коле

Выходит, в том и есть смысл нашей жизни: сберечь, не расплескать и не пустить на ветер никакое зло?

Колодезев – Коле