Возврастающий орёл (СИ)

  Словно сожалея об этом, из распахнутых дверей училища выскочил парнишка, "путеец"-второклассник Тёма, и бойко запрыгал по рельсам. Ему, без 10 минут настоящему железнодорожнику, плевать на технику безопасности. Еще немного - и на тёмкиной непутевой голове появится фирменная фуражка с буквами Р-О. Риго-Орловской ж/д. Или, если плохо сдаст экзамены, то О-Г. Орловско-Грязская. Попасть "в грязи" намного хуже. Вся семья Тёмы служила в управлении Риго-Орловской ж/д, что на Новосильской улице, у трамвайного депо. Отец подсчитывал нетарифицированные грузы. Незамужняя тётка вела документацию по нескольким участкам и выстукивала на "Ундервуде" скучные столбцы цифр. Старший брат-студент на каникулах ездил кондуктором. За погибшую под поездом маму железная дорога платила семье 21 рубль пенсии. Жили они тоже в "путейском" доме у семинарских бочек.

  Траектория между домом и училищем пересеклась мигом. Тёмка впорхнул в кухню, вытащил из-под хлебницы большой кривой нож, порылся в сундучке с инструментами, ничего не взял, вышел, запер дверь. Оглянулся. Никого, только бежит за краем Афанасьевского кладбища белая собака.

   Тёма проскочил склады и упёрся в дальний край кладбища. Наискось торчало жерло недостроенного элеватора. Срезал ножом пук заиндевевших осок, поджёг, приложил к известняковой кромке оврага. Затем, выждав время, принялся долбить известняк припрятанной кувалдой. За эту кувалду, кстати, ему еще надерет уши взбешенный обходчик, у которого Тёмка часто крал инструмент.

  Бил он долго, но, наконец, в известняке открылась узкая щель. Пахнуло пылью и птичьими перьями. Значит, ребята правы - старый лаз именно здесь.Тёма вынул фонарь "летучая мышь", зажёг его и ловко протиснулся в щель. Он не знал ни куда идти, ни куда лучше светить - вверх или под ноги, махал фонарём, то гася его, то зажигая вновь. Керосин Тёмка слил дома, из тёткиной лампы, и за это ему тоже надерут уши. Но что такое уши? Ерунда, кожаные наросты по краям головы. А вот если он отыщет клад?

  Байки про клады, запрятанные в отработанных пустотах между Афанасьевским кладбищем, ж/д хозяйством и Пятницкой слободой, слышали все. Одни приписывали их разбойникам смутных времен и переселенным черкесам, другие травили бесконечные истории о масонах екатерининской поры, собиравшихся в большой зале, освещенной черепами с нефтяными плошками в пустых глазницах.

  Про черепа Тёма вспомни не зря - внезапно ровный пол стал уходить вкривь, со стены он чуть не сбил натекшую за сто лет известняковую шишку, чьи очертания в мелькающем свете походили на чью-ту шишковатую голову. Дальше было скользко, но путейцы не робеют. Тёма сел и съехал по наклонной, упав лицом в холодный камень.Фонарь потух. В темноте юному исследователю пришлось нащупывать руками отверстия в стенах и даже просунуться в одно, самое широкое, но дальше нескольких метров он не продвинулся. Та часть пещер давно уже не разрабатывалась, ибо на самом краю Семинарского оврага лепились дома, пласт известняковый истончился и мог в любой миг обрушиться. Слои известняковой пыли оседали в горле. Тёма закашлялся.

  - Пора уходить - стучало у него, - в 5 часов отец придёт со службы, потом тётка явится, к их приходу Тёма должен сидеть в своем закутке с тетрадкой.

  Мальчик повернул назад. В его возрасте страх, особенно страх смерти, еще не разросся. Накатывало только легкое, приятное жжение под сердцем, предчувствие опасности. Тёмка свистнул и обомлел -"летучая мышь" зажглась как бы сама собой, позади него раскрывались два одинаковых прохода. Он не помнил, каким именно пришёл сюда! То ли левым, то ли правым.

  - Ну, правильно, - догадался невезучий спелеолог, - я же шёл, потом скатился с горки. Надо идти, где горка.

  Тёме показалось, будто горка была слева, и он пошёл налево, но ошибся. Впереди его ждал тупик, заканчивающийся где-то под семинарией. Тёма явственно ловил звуки пения, исходящие из круглой семинарской церкви, и монотонный гул лекции в большом зале. Кто пел молитвы, кто записывал, кто бродил по коридорам, переговариваясь вполголоса. Еще немного - и Тёма мог разобрать тему лекции или строки торжественного песнопения. Но ему надо было идти домой.

  Парень рванулся назад, развернулся, пошёл вправо и кое-как взобравшись на горку, заметил тусклое свечение. Свой лаз. Он быстро вынырнул и побежал к станции.

  Фёдору Иоганновичу всегда мечталось, чтобы на его фамильном гербе не красовался железный шлем с торчащей выпушкой аж из пяти павлиньих перьев, а что-нибудь посолиднее. Павлины - пошлое, дамское, трусливое. Намёк на хвастовство и позу. Секира, например, или арбалет, или хоть дохлый горностай, но только не павлиний хвост! В европейском гербовнике, впрочем, фон дер Роппий герб обходился странными синими перьями. Теперь, в виду изменившихся обстоятельств, фон дер Ропп должен был пририсовать к гербу чёрную дыру. У него ничего не получалось. Что ни предпринимай - все проваливалось в пожирающую бездну.