Возвратный тоталитаризм. Том 2

Аргументация третьего типа кажется более сложной и веской: люди не искренни, потому что боятся говорить о своем отношении к власти или не хотят отвечать на те вопросы, которые для них незначимы и непонятны[170]

. Стало быть, проблема в «искренности» или «подлинности» фиксируемых мнений населения, в «правде». Позиция эта исходит из посылки, что есть некоторый пласт реальности, который не фиксируется методами нынешней российской социологии (или вообще теми технологиями, на которых строятся массовые репрезентативные опросы[171]

). О наличии или масштабах распространения такого пласта коллективных

мнений нет никаких методически операционализируемых, то есть контролируемых по способу своего получения, фиксации и проверки свидетельств. Предположение, что, помимо конструкций смысловых взаимосвязей, получаемых в ходе социологических процедур (массовых опросов, групповых дискуссий, глубинных интервью и т. п.), есть еще какая-то реальность, представляет собой не что иное, как ценностное утверждение, постулирующее существование объектов (социальных образований), не имеющих методически принятых, то есть подтверждаемых эмпирически способов проверки[172]

. Иными словами, статус этой реальности – метафизика (почти в традиционном значении этого слова). Источник подобных утверждений – внутреннее чувство, обыденный опыт, не знание, а интуиция самих критиков или несогласных с данными социологов. Но, как известно, «интуиция» (если обойтись без экстрасенсов и колдунов) это набор конвенциональных мнений и взглядов, принятых в определенной среде, поэтому не контролируемых, но обладающих особой «эвидентностью». В данном случае – в среде, где концентрация негативно относящихся к действующей российской власти людей значимо выше среднего по России (не обязательно при этом открыто выступающих против путинского режима). Здесь «очевидность» подбираемых, удобных для психологического самоподтверждения фактов и нерефлексивных посылок задана самоощущением индивида, принадлежащего к этой социальной среде или социальному множеству[173]. Именно отсюда рождается тезис об «искренности» других респондентов. Другими словами – имеет место перенос своих догматических представлений «на неопределенно широкий круг лиц» (как выражается прокуратура в своем определении «НКО – иностранных агентов»), безапелляционное приписывание «обобщенным другим» своих взглядов и мотивов действия, своих общественно-политических установок и способностей к их артикуляции. Отрицать эти обстоятельства было столь же глупо, как и полагать, что есть «правильные» социологические вопросы и ответы, и неправильные.

В этом смысле широко распространенное в среде нашей образованной публики убеждение, что есть «реальность», подтверждаемая практическим поведением, и есть «мифы», ментальные представления, не имеющие соответствия в повседневной жизни, – следствие не просто заблуждения, а проявления интеллектуальной и социальной или культурной неразвитости нашего «образованного общества». Суть проблемы в том, что значит в функциональном плане предикат существования тех или иных объектов суждения, модальная связка «есть» между тем, какие социальные или символические конфигурации значений она соединяет, с какими последствиями и для кого. Почти сто лет назад A. Томас с соавтором сформулировал свою знаменитую теорему («Если ситуации определяются людьми как реальные, то они реальны по своим последствиям»), социологически строго представившую то, что давно было известно внимательным наблюдателям человеческой жизни: человек – существо, живущее в мире символов и знаков, которые он создает для взаимодействия с другими людьми и для самопонимания. Этот мир воображаемых или мнимых сущностей – не просто собрание иллюзий, фантомов, идеалов или воплощений страхов, зла, гипостазированных реакций отвращения, бесчестия, подлости, это средства регуляции социальных отношений в обществе, которым научаются, которые, в свою очередь, контролируются, изучаются, накапливаются, образуя историю сообществ, оседают в архивах, библиотеках и других институтах, образующих ресурсы культуры, то есть потенциал «культивирования» человеческих множеств.