Возвратный тоталитаризм. Том 2

Поэтому потребность «не доверяющих социологии» в альтернативной реальности, подкрепляющей их представления, их интересы и надежды, неизбежно выводит их за рамки структурированной научной деятельности, самого института науки (не просто организованного сомнения, верифицируемого познания в какой-то области знания, но и взаимодействия с другими сферами получения знания, обмена интерпретациями и методами, а стало быть, междисциплинарного доверия). Единственная возможность для них обрести искомое состояние уверенности в своих определениях реальности – выйти за пределы сферы социально признанных источников когнитивного авторитета, то есть не просто ставить под сомнение те или иные методические процедуры производства знания, но и отказаться от идеи «культуры», смыслового многообразия. Именно эта редукция сложности человеческого поведения, идентичности, структур взаимодействия стоит за постулатом «реальности», «искренности» и тому подобных способов сведения к модели изолированного индивида.

Такого рода социологический солипсизм или закрытость, изолированность, «монадность» сознания – результат аморфности (и слабости) представлений о структуре общества, характерных для российской образованной публики[174]. Причины этой неопределенности могут заключаться в диффузности и аморфности самой структуры общества и / или подавленности публичных средств рефлексии о состоянии общества, многообразии групп, интересов, отсутствии способов рационализации нынешней агломерации идеологических слоев[175]

.

Неразделенность «истины» и «знания» указывает на невозможность институционализации науки как «организованного методического сомнения», а значит – на зависимость ее от внешних критериев достоверности или правильности получаемого знания, неавторитетность в обществе самих ученых. В нашем случае в качестве внешнего авторитета, удостоверяющего значимость полученных данных, выступает власть или ее ведомственные или иные представители (включая прокуратуру и суд).

Следствием замыкания в кругу близких по образу мыслей людей является целый букет негативных особенностей социального слоя: фрагментация общественной и интеллектуальной жизни[176], ригидность собственных убеждений, непонимание и неспособность к учету взглядов и интересов других групп, отсутствие навыков социального взаимодействия

, упорный догматизм и самодовольство. Другими словами, слабость собственного участия в общественно-политической жизни (подавление свободы политической конкуренции, цензура, закрытость доступа к СМИ, узость горизонта публичных дискуссий) выражается не только в неспособности к социальному взаимодействию (отсутствию партнеров), а потому и в вынужденном оппортунизме, но и в вытекающей отсюда крайней ограниченной способности мыслить, одномерности представлений о структуре общества, склонности к оперированию опредмеченными понятиями (целостностей, диалектике). Оборотной стороной этого типа личности оказывается воспроизводство комплекса жертвы и инфантильная пассивность, общее с массой населения сознание «выученной беспомощности». Можно сказать, что мы имеем дело с вторичной, то есть уже со самостерилизацией либерального и прозападного слоя в России[177].

Если внимательно отнестись к рассматриваемому тезису («искренности» или «страха» респондентов перед возможными последствиями участия в опросе, включая страх остаться в меньшинстве, а это две стороны одной посылки), то в нем можно выделить следующие неявные содержательные моменты.