Возвратный тоталитаризм. Том 2

Можно назвать два обстоятельства, повлиявших на нигилистическое представление о человеческой природе в нынешнем российском обществе: а) остаточное понимание марксизма о «пролетариате, которому нечего терять, кроме своих цепей» (то есть идея нищего человека, подлежащего эксплуатации и произволу власти); б) идея принудительной уравниловки директивного, планово-распределительного социализма, представление о том, что человеку нужен известный минимум благ для существования. Постсоветское «политическое» мышление отталкивается именно от минимума, необходимого для выживания. Сам по себе стандарт этого «минимума» может с течением времени повышаться, но суть мышления этого типа заключается прежде всего в установлении самой идеи

«минимума», нормы «голого» человека, естественного человека, такого как «все», а значит – введения вменяемого всем модуля для генерализации и унификации, идентификации всех в категориях нескольких «типоразмеров» для расчета массы этих «всех». Важно, что не идея представительства многообразия, самоуправления, гражданского участия и личной ответственности, федерализма, а именно распределительное планирование (социальное мышление) как основа бюрократического управления остается латентной нормой антропологического оперирования и достижения всеобщего консенсуса.

Поэтому расползание государства по всем сферам общественной жизни – от экономики до образования – практически не встречает сопротивления или даже, напротив, получает общее одобрение (идеи «единства власти и народа», «единства России»)[183]

. Господство над обществом или населением идет через восстановление и утверждение идеи «все как один». Такое понимание человека влечет за собой одномерное понимание социума (то есть стирает возможности помыслить различия стратификационного рода, многообразие социальной и культурной морфологии общества, а значит – ресурсы и потенциал самодостаточности и социальной уникальности). Допускается этническое и региональное разнообразие, но и в этом случае базовым антропологическим шаблоном мыслится «голый» человек, лишенный собственных качеств, а потому наделяемый в потенции свойствами «всего этнического целого» – простейшими способностями инструментального и адаптационного поведения (выживания, мотивацией элементарной «пользы»). Если нет признаков участия в «политике», запросов на представительство или защиту своих или групповых интересов, то нет и ответственности. Остается отчужденная, пассивная или «зрительская» позиция по отношению к происходящему в стране или в мире.

Хочу еще раз подчеркнуть: в таком видении общества и человека полностью отсутствует собственно социологическое понимание – идея, что человек социальное существо с длительным периодом социализации, то есть интернализованного воздействия культуры и самых разных институтов, включая идеологические, политические. Это значит, что он формируется, усваивая стереотипные (институциональные стандарты) представлений и мнений и, следовательно, мыслит в этих категориях и клишированных формах. Но «думает» не он, а «коллективное сознание» – агломерат различных многократно опосредованных сведений, суждений, информационных потоков СМИ, прошедших селективную проработку на различных фазах социальной коммуникации, оценок неформальных лидеров мнений и механизмов группового консенсуса, приобретая тем самым характер санкционированных суждений действительности. Сам по себе он в состоянии только получать

информацию о событиях, явлениях и процессах, выходящих за рамки его непосредственного повседневного опыта, жизни в рутинных формах обычного, повторяющегося взаимодействия с одними и теми же людьми, но не может ее осмыслить, не обладая соответствующими средствами или доступом к тем каналам, где такая критическая рационализация имеет место[184]

.

В этом плане мы наблюдаем один поразительный эффект: ангажированная часть образованной публики («вынужденная» быть конформистской и осторожной) резко критически относится к данным социологии общественного мнения, поскольку сама не способна действовать, участвовать в политическом процессе. Перенося на респондентов свои собственные мотивы, то есть наделяя другие социальные группы своими желаниями, установками и представлениями, она тем самым вытесняет свои комплексы и фобии, освобождается от внутреннего дискомфорта и чувства собственной интеллектуальной ограниченности, замещая их праведным негодованием, вызванным работой социологов[185]. Безусловно, тут есть и моменты конкуренции за академический авторитет, связанный с правом представления образа реальности и его интерпретации, особенно чувствительные для молодых карьеристов из числа университетских преподавателей, но в данном случае не это главное, поскольку так «было всегда». Более важна именно борьба за социальную идентичность кастрированной «элиты».