Возвратный тоталитаризм. Том 2

Я и мои коллеги настаиваем на том, что в ходе полевых исследований социолог получает не сумму индивидуальных мнений (среднеарифметическое частных представлений, совокупность каждый раз отдельно выработанных взглядов и убеждений независимых субъектов – асоциальных робинзонов), а устанавливает значимость коллективных представлений, измеряет их принудительную силу. Социальное представление (стереотипное мнение) – это не просто фиксация некоторых эмпирических обстоятельств, а смысловое образование, имеющее характер безусловной обязательности или необходимости своего признания, обладающее свойствами нормативности. Для отдельного индивида они важнее, чем его собственные попытки интерпретации событий (последние могут образовывать слой двоемыслия или «задних мыслей»). Механизм их усвоения – иной, чем обстоятельств повседневной жизни, а потому они поступают в другом, безусловном модусе значимости, в отличие от рутинных элементов повседневных взаимоотношений. Отклонение от них или непризнание вызывает негативные реакции окружения (групповые или институциональные санкции разной силы действия – от недоумения и насмешки до возмущения и ярости), а стало быть – страх оказаться в меньшинстве или в статусе маргинала[186]

. Соответственно, те, кто высказывает отличные или несовпадающие с общим мнением суждения, квалифицируются как «девианты» в той или иной степени: как «чужие», «ненормальные», характеризующиеся «вызывающей» или неприемлемой манерой поведения (что, собственно, и проявляется в суждениях «социологи продались», «фальсифицируют реальность» и т. п.).

Жесткость коллективных представлений зависит от степени дифференцированности социальной системы или характера культуры и сферы деятельности групп: чем более сложной (многообразной) в интеллектуальном и социальном плане оказывается профильная деятельность группы или института, к которым принадлежит индивид, тем более терпимой оказывается группа к вариантам мнений и суждений, и напротив, чем ниже социальный статус индивида, тем более жестким, догматичным и безальтернативным оказывается характер артикулируемых им мнений. «Коллективные представления», как утверждал еще Э. Дюркгейм, автор этой теории и способа интерпретации социальных фактов, обладают своей собственной нормативной реальностью и логикой развертывания. Объяснение «присоединение к большинству», «спираль молчания», сила коллективного оппортунизма и конформизма, вообще – коллективные «чувства» и мнения – это лишь специальные развертывания данной теории или подхода к объяснению социальных фактов. Но, хотя такое социологическое видение общества, человека и социальных институтов представлено давно – более ста лет назад, оно оказывается недоступным для понимания российского «образованного обывателя», пусть даже обладающего профессиональным статусом «социолога».

Исследователи, занимающиеся социальной эпистемологией, давно фиксировали принципиально важную особенность массового восприятия и структуры интерпретации социальной, политической действительности: осмысление и понимание происходящего определяется кумулятивным опытом социального взаимодействия в обществе, задающем априорную структуру интерпретации и схватывания, считывания смыслов

различных действующих лиц и их устойчивых, повторяющихся взаимодействий, то есть упорядоченных социальных образований. Если в социально транслируемом опыте общественной жизни нет тех сложных отношений – доверия, гуманности, солидарности, идеализма, морали, которые структурируют символические отношения высокой степени опосредованности (рафинированные мотивы человеческих поступков – веру, истину, добро, порядочность, а также деньги, теоретические понятия)[187]

, то такие смысловые значения они просто не будут приниматься во внимание. Они ничтожны, социально незначимы, невидимы для всех, или, что более важно, в некоторых случаях они будут ощущаться как чистая негативность, а их отсутствие станет источником бессознательных фрустраций и неврозов, комплексов коллективной неполноценности[188].