Возвратный тоталитаризм. Том 2

В соответствии с этой идеологией ведется и историческая политика: государственное насилие подано как проявление величия, причем «величия целей», а не фактических достижений. Центральный символический ресурс здесь – Победа над гитлеровской Германией. Эта раздвоенность – ядерная супердержава при бедности жизни населения, если сравнивать ее с благосостоянием развитых европейских стран, все равно, победителей или побежденных, вполне осознается населением, порождая неупразднимое состояние двоемыслия, гордости и стыда, высокомерия и унижения. Но и оно в конечном счете служит сохранению пассивности и покорности общества.

Глорификация русской империи (территориальные приобретения в ходе колониальных войн и захватов, усмирение мятежей и бунтов), героизация военных подвигов и побед русской армии (при вытеснении и забвении частых ее поражений и неудач) идут в постоянном сопровождении культа мертвых, поскольку других средств сакрализации государства, кроме церемониального перечисления жертв, принесенных во имя тотального государства, нет. Пропагандистская кампания почитания ветеранов войны («никто не забыт») началась после верхушечного переворота, отставки Хрущева и прихода к власти Брежнева. По сути, это был конец социалистических экспериментов, попыток реформирования коммунизма. Она получила искренний отклик у населения, вкладывающего в него собственные традиционалистские или магические смыслы. Циничная эксплуатация властями этой потребности веры в осмысленность жизни и значимость убитых ради Отечества (неявно также и погибших в ходе террора и коллективизации) не сознается массой населения, а напротив, принимается как должное, правильное и ожидаемое поведение «начальства». Соединение глубоко архаических и едва ли сознаваемых значений жизни и смерти, проступающих в поминовении мертвых, в восстанавливаемых (в то же брежневское время) обычаях посещения родительских могил на кладбищах после Пасхи с некоторыми идеологическими значениями советского государства придает устойчивость всем отношениям населения с нынешней властью, подавляя потенциал критичности. Вместе с тем, подчеркну еще раз, инструментальное использование благоговения перед смертью (почитания мертвых) в том виде, как это практикуется путинской администрацией, имеет мало общего со скорбью по павшим. Помпезные юбилеи, салюты в честь освобождения российских или зарубежных городов от гитлеровских войск легко сочетаются с пренебрежением или равнодушием к убитым во время войны из числа гражданского населения, к жертвам геноцида, со смертью насильственных переселенцев, «наказанных народов» и т. п.

Прославление мистической тысячелетней России делает невозможным процесс рационализации прошлого, а значит, осознание своей ответственности перед мертвыми и живыми. Российское начальство ясно понимает опасность этого, а потому стремится оградить себя законами о борьбе с фальсификациями истории, недопустимости оправдания нацизма (хотя сегодня невозможно представить себе, кто бы в здравом уме мог бы этим заниматься?), вводит запреты на призывы к ответственности руководства страны, ввергнувшей население в бойню Второй мировой войны (равно как и ответственности за афганскую войну[294]

, обе чеченские, тайное участие в войнах в других частях света). Инсценируемой администрацией «культ мертвых солдат» означает полное утверждение тождества власти и народа, консолидацию общества и государства и «забывание» особой роли тоталитарного режима в этой трагедии. Поэтому возникают мемориалы «всем павшим ради Отечества» – солдатам Великой Отечественной войны, воинам-интернационалистам, военнослужащим, участвовавших в чеченской войне, в Сирии, в Украине (то есть участникам экспансионистских и колониальных войн)[295]. К ним подтягиваются мемориалы белым генералам или жертвам красного террора. То, что сегодня попадает под рубрику «патриотизма», становится предметом заботы и деятельности различных организаций, вроде Военно-исторического общества, паразитирующих на госбюджете или президентских грантах

[296].

Найденная форма пропаганды – «память о всех павших ради Отечества» – была признана удачной кремлевскими политтехнологами. Она допускает расширение практик, спонтанно возникающих в массах, и перехват бюрократией различных низовых инициатив – работы поисковиков, георгиевских ленточек, акции «Бессмертный полк» и др. Надо добавить к этому и большую роль, которую играет РПЦ в этом процессе придания государству нуминозного характера. РПЦ стала важнейшим идеологическим департаментом путинского режима. Сакрализация коррумпированного государства, если и не снимает общее раздражение, недовольство и какие-либо претензии к властям предержащим, то, по крайней мере, отодвигает их в сторону, вытесняет из сознания.