Возвратный тоталитаризм. Том 2

13. Реставрация тоталитаризма (восстановление институтов насилия) была бы невозможна при ином моральном и психологическом состоянии общества. 1993–1994 и 1999–2002 годы отмечены взлетом показателей социальной аномии – ростом числа самоубийств, убийств, разбойных нападений и других тяжких преступлений, увеличением количества сердечно-сосудистых заболеваний, что говорит о состоянии затяжного стресса и фрустрации в обществе, потере ориентаций и ослаблении нормативной системы в обществе. Но это внешние индикаторы неблагополучия. Не менее важны для понимания и проявления глубоко укорененного аморализма как опыта массовой адаптации к репрессивному государству, негативному отбору наиболее «пластичных» типов человека. Развал социально-нормативной системы советского тоталитаризма не породил, а лишь вывел на поверхность определенные знаковые типы человека: прежде всего не описанного социологами типа наглого политика, депутата, судьи или чиновника, получившего в распоряжения средства власти и управления, инструменты насилия, а потому почувствовавшего себя хозяином жизни, свободным от правовой ответственности. Этот социально-антропологический тип ярко представлен именно в последние месяцы многочисленными публичными скандалами по поводу высокопоставленного бандитизма и случаев поражающей коррупции (новейшие примеры – арест «сенатора» Р. Арашукова и его отца, условия отбывания наказания лидера кущевской банды, увольнение руководителя Росгеологии Р. Горринга, хамские заявления различных чиновников о бедности, поведение депутатов по поводу харассмента в отношении журналистов и т. п.). Другой тип – авантюриста-предпринимателя, демонстрирующего полное пренебрежение к согражданам («У кого нет миллиарда, пусть идет в жопу», – как говорил владелец «Миракс Групп» С. Полонский[297]). Но эти яркие типажи становятся такими рельефными и заметными только на фоне самого распространенного персонажа – «человека советского», описанного в работах Ю. Левады

[298], незаметного, ничем не выделяющегося из массы, «не маркированного» своими достижениями или преступлениями, а потому оказавшегося вне поля внимания большинства российских исследователей, склонных к эпигонскому повторению западных учебников. Именно этот антропологический тип является несущей конструкцией путинского режима, он – условие реверсного движения страны. Можно сказать, что обозначенные здесь типы задают крайние полюса постсоветской антропологической шкалы: с одной стороны, страх, апатия, оппортунизм, двоемыслие, понижающая адаптация, фрагментарность повседневного существования и его горизонта, с другой – высокомерие выскочек, мелких офицеров органов госбезопасности, вчерашней шпаны, ставшей хозяевами жизни (как это представлено в некоторых фильмах Балабанова).

14. Так или иначе, 1990-е годы отмечены выходом на первый план человека специфического типа – беспринципного авантюриста, игрока, социального манипулятора и демагога. Развал жесткой тоталитарной системы выводит на сцену людей, свободных от моральных и человеческих сдержек, одержимых жаждой власти, денег, наслаждений, переживающих жизнь как азартную игру, готовых к любым предприятиям, если они обещают успех, признание, восхищение и возможность соединять людей (под любыми лозунгами, важно лишь, чтобы они соответствовали духу времени, Zeitgeist). Наиболее ярко этот тип представлен в коллективном автопортрете социальной среды наших демократов и реформаторов – образе Б. Березовского, составленном из серии интервью его окружения П. Авеном

[299]. Этот же социальный типаж столь же отчетливо и характерно проявляется в другой книге, также составленной из множества интервью и самоописаний, рассказывающих о расцвете новой, «свободной», бесцензурной журналистики 1990-х[300]

. Это не просто впечатляющая «история успеха», очерк нравов кратковременной эпохи, но и описание человеческой несостоятельности, банкротства и предательства. Сейчас уже понятно, что крах и аномия вряд ли могли дать другие человеческие типажи, кроме полумаргиналов, внутренне развращенных и прикормленных детей советской элиты или фигур из околономенклатурной обслуги, почуявших свой шанс и понявших, что «время делать бабки». Поэтому манипуляторы из среды научной молодежи, инженерно-технической интеллигенции, кооператоров примкнули к оказавшимся на волне скороспелым партиям, в первую очередь к тем, кто шел в союзниках с Ельциным, у кого был ресурс административной силы, за кем было будущее.