Возвратный тоталитаризм. Том 2

Напротив, Левада считал эти вопросы принципиально важными, поскольку ответы на них могли пролить свет на ресурсы устойчивости тоталитарных систем. Обсуждение подобных проблем шло на неформальном семинаре, который он вел в 1970–1980-е годы вплоть до краха СССР. Теоретический смысл исследовательской задачи состоял в том, чтобы понять, как связана институциональная система тоталитаризма и зависимый от нее тип личности[326]

. Требовалось описать тип человека, бывшего основой функционирования этой системы, ее опорным элементом. Проделав большую работу по анализу антропологических моделей в социальных науках (от «человека экономического» к «человеку играющему»), он отказался от обычной в социологии трактовки человека как полностью социализированного существа, то есть сведения действующего к набору интернализованных ролей и норм, адекватность исполнения которых признается обществом[327].

В центр своей конструкции «советского человека» Левада поставил способность согласовывать антиномические по своему характеру социальные требования и ожидания, предъявляемые индивиду в репрессивном и идеологическом государстве. А это значило, выявление и описание механизмов «двоемыслия», сочетания показной лояльности власти с уклонением от обязанностей следовать ее приказам и правилам поведения.

Художественная литература, кинематограф уже давали для этого богатый материал. Всего через несколько лет после выступлений Хрущева на ХХ съезде КПСС хлынул поток произведений литературы и кино, в которых героизированный и романтизированный образ «нового человека» – коммуниста, «правильного» или «настоящего» человека размывается и сменяется к концу 1970-х – началу 1980-х годов совершенно иным персонажем – образом обычного, растерянного или циничного героя, утратившего представление о своем месте в жизни и смутно сознающего аморализм, свой и окружающих его людей[328]. (Искусство в этом смысле является гораздо более чувствительным инструментом или средством ранней социальной диагностики, но только в том случае, если есть концептуальная рамка интерпретации происходящего.)

Начало проекта «Советский человек»

Создание в 1988 году Всесоюзного центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) – первого научного института такого рода и приход туда Левады со своими сотрудниками позволили начать подготовку, а уже в 1989 году запустить этот проект[329]. Исследование проводилось в момент открытого кризиса советского режима, поэтому результаты первого опроса зафиксировали позднюю фазу существования этого антропологического типа (как мы тогда полагали – фазу его разложения).

Сущность теоретической проблемы «советского человека» (постсоветского человека) заключается в том, чтобы выявить логические и содержательные взаимосвязи

распадающейся или меняющейся институциональной системы тоталитарного общества-государства и соответствующего ей антропологического типа (равно как и его изменения или сохранения). Слово «соответствующего» в данном контексте означает не полную тождественность «человека» нормативным требованиям системы и ожиданиям держателей идеологического контроля (морально-политического единства руководства и населения, «партии и народа»), а коррелятивную, функциональную взаимосвязь институциональных и групповых норм этой системы и наборы средств или «механизмов» приспособления к ним. Тоталитарный режим никогда не достигал состояния монолитности общества, даже во времена Большого террора. Он мог вызвать состояние коллективной принудительной мобилизации, заканчивающейся общественной моральной тупостью или массовым «одичанием», но и то, и другое никогда не было окончательным или всеобщим. Относительная самостоятельность человека, вызванная неупразднимой гетерогенностью условий существования[330], выражалась в неполноте требуемой режимом общественной «выдержанности». Следование требованиям властей обычно было показным, подневольная, низко оплачиваемая работа сопровождалась халтурой, разнообразными уклонениями от исполнения, демонстрация лояльности – административным торгом и коррупцией, не говоря уже о трудно прослеживаемых последствиях двоемыслия, дисфункциях, латентных или отдаленных последствиях усвоения подобных образцов и правил поведения.