Оружейная палата.
Оружейная палата была учреждена по указу великого князя Василия III в 1511 году. Во главе её стоял оружничий боярин. Его задачей было изготовление боевого и нарядного оружия, но не только его. В состав палаты входили мастерские, в которых делали богатую золотую и серебряную посуду, церковную утварь, драгоценные украшения, конскую упряжь и роскошную одежду. Иконописцы писали иконы.Для тонкой ювелирной работы требовались мастера высочайшего класса. Их собирали по всей России, а по возможности привлекали иностранцев. Это были не только оружейники, но и резчики по металлу, дереву и кости, чеканщики, ювелиры, живописцы и золотошвеи.
Со временем Оружейная палата стала не только местом создания вещей высокой материальной и художественной ценности, но и хранилищем их. Благодаря этому мы можем увидеть сегодня царские троны и царские регалии, средневековую одежду и предметы обихода и, конечно, оружие. Место их хранения и показа – Государственная Оружейная палата Кремля.
В годы правления Василия III монах Филофей разработал концепцию «Москва – третий Рим». Результатом попытки увязать историю Русского государства с всемирной историей стал и «Хронограф» 1512 года. В нём монах псковского Елиазарьева монастыря Филофей впервые выдвинул идею о Москве как третьем Риме: «Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвёртому не быть».
Примерно в это же время Филофей составил послание князю Василию III. В нём обращалось внимание князя на высоту исторической миссии, которая выпала его державе, наследующей Риму и Константинополю. «Сего ради подобает тебе, о царю, содержати царствие твое со страхом Божиим, – писал Филофей. – Внемли, благочестивый царю, яко вся хрестьянска царства снидошася в твое едино царствие».
Филофей настоятельно обращал внимание Василия III на историческую ответственность, которая выпала на его долю. Из своего далека, из келейной тиши монастыря старец внимательно наблюдал за жизнью Руси и сумел узреть то, что не заметили московские книжники, погружённые в придворную суету и интриги. Послания Филофея выражали радостное удивление от свершившегося на его глазах и одновременно тревогу о том, готова ли Москва выполнить завещанное ей свыше.
золотой царский венец,
золотой царский пояс,
плат Вероники – платок с нерукотворным изображением Спасителя,
плащаница,
древо животворящего креста и гвозди, которыми был прибит к нему Сын Божий,
гроб Господень,
копьё, которым римские воины пронзили подреберье Иисуса,
терновый венец,
хрустальный кубок, в который Иосиф Аримафейский собрал кровь Христа, – святой Грааль,
риза Богородицы,
мощи апостолов.
…Наличие в Русском государстве величайших христианских святынь, безусловно, сыграло положительную роль не только в его религиозном, но и в политическом возвышении, в выработке великодержавных притязаний московских правителей.
Русский Мюнхгаузен.
В 1786 году в Англии вышла книга немецкого литератора и хранителя нумизматических коллекций Рудольфа-Эриха Распе «Повествования барона Мюнхгаузена о его чудесных приключениях». Успех издания был колоссальный. С лёгкой руки Распе имя Мюнхгаузена приобрело нарицательное значение, стало синонимом весёлого враля и забавника, а в литературе утвердило жанр, произведения которого отличались краткостью, динамичным развитием действия и присутствием в рассказе необычайных подробностей в отношении привычных и хорошо знакомых вещей.Вот уже третье столетие имя Мюнхгаузена на слуху у читающей публики, но мало кто знает, что у немецкого оригинала было немало российских предшественников (например, А. Эммин и князь Д.Е. Цицианов). Более того, известен первый русский Мюнхгаузен – москвич Дмитрий Герасимов. Весёлым человеком был Дмитрий. В 1516 году он забавлял Сигизмунда Герберштейна, посла императора Священной Римской империи, следующим рассказом:
– Велика наша страна. Реки её немерены, леса её нехожены.
– Гут, гут, – одобрительно кивал посол. На собственном опыте он уже убедился, что на Руси немерены не только реки, но и дороги. Никто не мог сказать Сигизмунду, сколько миль от одного города до другого – расстояния измеряли днями путешествий.
Да и не всегда удавалось ночевать в населённом пункте, чаще ночь заставала в пути! И тогда приходилось коротать её на лапнике у костра. С улыбкой вспоминал Герберштейн, как веселились русские, когда он потребовал для себя и своих спутников кровати. «Да, немерена и нехожена эта страна, – думал посол. – Не знают даже ни долготы, ни широты нахождения столицы. Что уж говорить о других городах?»