Враги

«В Харбине, – продолжал Вилл Роджерс, – много дешёвых кабаре. Но всё это печально. Там не живо, не смешно, чувствуется подавленность. Это сборища девушек и женщин. Некоторые из них красивы, но в манерах и виде их чувствуется потерянная надежда, покорность, забитость. Самоубийства здесь бывают чаще, чем где бы то ни было в мире. Говорят, что они отравляют себя наркотиками, а потом бросаются в реку. Сенатор, я говорю очень серьёзно о белых русских. Если вы можете сделать что-нибудь, чтобы дать им страну, – сделайте это. Я думаю, что скоро будет много обанкротившихся стран. Оставьте одну из них для белых русских. Может быть, они сделают кавардак, управляя ею, как они сделали раньше со своей собственной страной, но всё-таки дайте им ещё один шанс». «Да, говорил ли я вам, дорогой сенатор, что я могу отличить белую русскую от красной русской? Если она хорошенькая – она белая. Правда, сенатор! Эти красные выглядят страшно грубыми. Вероятно, в идее “что твоё – моё” есть что-то такое, что делает всех красных похожими друг на друга. Когда все будут выглядеть совершенно одинаково, – это будет апогей коммунизма. Ваш Вилл Роджерс».

Увы! Ни лорд Литтон, ни Вилл Роджерс ничем не помогли русской эмиграции в Маньчжурии. Европейцам русская эмиграция была не нужна. Нужно было искать другую опору, чтобы не умереть с голоду и продолжать борьбу с Коминтерном.

V.

Всё лето в Маньчжурии шла борьба с партизанами, среди которых отличались особенной смелостью «красные пики». Больше всего в этой борьбе страдала русская эмиграция, которую партизаны считали союзницей японцев, подстрекаемые к тому многочисленными советскими агентами. Русских убивали, грабили, уводили в плен, требуя за них выкуп. Разорённая восточная линия КВжд голодала, страданиям русских эмигрантов не было конца. Хунхузы действовали очень смело, подходя иногда к самому Харбину. Отчаявшиеся русские взялись за оружие – и повсюду закипели бои станционных самоохран с хунхузами. Особенно жестокие бои были на станции Ханьдаохецзы, где отпор хунхузам давал русский отряд полковника Емлина.

Ко всем бедам, свалившимся на голову русской эмиграции в Маньчжурии, вовлечённой в жестокую политическую борьбу, прибавилось ещё одно несчастье: советская администрация КВжд злостно не выплачивала заштатных денег русским агентам КВжд, которые были уволены с дороги за то, что остались на КВжд и согласились работать с китайцами во время конфликта 1929 года. Этих жертв советской мести, считая с их семьями, было не менее пятнадцати тысяч человек. Не имея возможности непосредственно взять этих людей в свои лапы и расправиться с ними, советские агенты другим путём мстили им, обрекая их на полунищенскую, голодную жизнь. Эта невыплата денег богатой дорогой полунищим была настоящим, ничем не прикрытым издевательством, и это издевательство длилось ещё очень долго.

А всех этих несчастных людей, опытных агентов с большим железнодорожным стажем, заменяли на КВжд молодняком, выписанным из СССР. В большинстве это были никчемные, ненужные дороге, безграмотные молодые люди, вся заслуга которых была только в том, что они состояли в партии. В Харбине эта советская молодёжь была занята беспробудным пьянством, наслаждаясь буржуазной свободой и быстро «разлагаясь» в кабаках и кабаре. Скандалы и драки сопровождали это веселье.

Летом город был взволнован убийством шофера около вокзала. Газеты сообщили, что шофера застрелил из озорства пьяный, возвращавшийся из кабаре «Таверна» в невменяемом состоянии секретарь советского консульства Яковлев, сопровождаемый советским агентом КВжд Владимировым. Обоим удалось немедленно скрыться в СССР, чему, как сообщали газеты, помогали чины советского консульства и советские агенты КВжд.

Настроение в Харбине было унылое. Массовое появление на улицах города медведок, которые, как саранча, облепили весь город, было истолковано суеверными как дурное предзнаменование: «К большой войне, к наводнению или к пожару!» – говорили старички, покачивая головой. Из всех этих предсказаний полностью оправдалось второе: в августе небывалые дожди раздули Сунгари и она затопила значительную часть Маньчжурии и половину Харбина, усложняя и без того тяжёлое положение в стране, особенно больно ударив по самой слабой экономической части населения – по русской эмиграции.

VI.

После смерти Автонома Андреевича Анна Алексеевна должна была покинуть казённую квартиру и переехала из Нового города на Пристань, в деловую часть Харбина. КВжд затягивала выдачу причитавшихся Григоренко денег. Приходилось подумать о заработке. Ольга служила в пристанском отделении Чурина, устроенная Сармановым. Надя кончала гимназию. Анна Алексеевна вспомнила старое и взялась за шитьё, за дамские шляпы, вышивание. Она открыла маленький салон на Пекарной улице, взяла мастерицу, заставила помогать дочерей. Дело пошло, давало на жизнь.