Враги

– Наивно думать, – спокойно заговорил Полунин, – что японцы будут делать это, спасать кого-то и так далее. Политика эгоистична и сантиментов не знает. Никто не будет заботиться о нас, мы сами должны позаботиться. Но так сложилась политическая ситуация здесь, на Дальнем Востоке, что Япония вплотную подошла к советским границам. Могут ли мирно ужиться эти две системы, отрицающие друг друга, исключающие друг друга? Уверен, что нет. Борьба будет, борьба уже идёт. И в этой борьбе мы, эмигранты, естественные союзники японцев, как бы мы к ним ни относились. Мы не можем быть нейтральными свидетелями происходящего. Мы были союзниками в 1918–1920 годах, мы шли плечо в плечо в борьбе с силами Коминтерна, мы будем союзниками и в той борьбе, которая начинается теперь.

– Вы будете помогать им завоёвывать русскую территорию? – звонко, напряжённым голосом сказала Надя.

– Мы пойдём с ними только в том случае, если на первом же отвоёванном клочке русской территории будет поднят трёхцветный флаг.

– И вы верите, что так будет?

– Верю. Если японцы пойдут, то не ради русской земли, на которой они всё равно жить не могут. Они не пойдут и ради нас, эмигрантов. Но их может двинуть вперёд чувство самосохранения, желание ликвидировать очаг эпидемии, грозящей не только Японии, но и всей Азии. Но на очищенной от большевиков территории нужно установить новый порядок, вернее, старый, национальный порядок. В этой задаче помогать будем мы, эмигранты. Это наша миссия, для этого мы нужны.

– И вы пойдёте против своего брата? Брат на брата?

– Но если мой брат стал разбойником, если он сошёл с ума, буйно помешан, если он выгнал меня из нашего общего родного дома, так неужели я должен примириться с этим только потому, что он мой брат, что он физически сильнее меня, несмотря на то, что справедливость, право, история, мораль – всё на моей стороне? Если, наконец, у меня нет сил, чтобы восстановить свои права, то разве я не могу позвать на помощь других людей, соседей?

– Но им надо заплатить за это. Они потребуют за помощь часть вашего дома. Разве не так? Бесплатно никто не пойдёт.

– Пойдут. Но нужно объяснить, что мой брат сошёл с ума, что он опасен не только для меня, но и для всех окружающих, что сегодня он всё переворачивает в нашем доме, а завтра пойдёт поджигать дома соседей.

– Интервенция? Опять варяги?

– Пусть будет так. Я не боюсь слов.

Спорили ещё долго. Анна Алексеевна и Ольга не вмешивались, но были против Нади, чувствуя за ее злыми, раздражёнными словами что-то чужое, взятое у других, не выношенное ею в душе.

Не признав себя побеждённой, Надя встала, коротко простилась и ушла спать. Некоторое время на балконе молчали, думали каждый о своём. Кругом была абсолютная тишина, только на углу, на крыше дома, изредка лаяла собака.

– Вот и сентябрь, – вздохнула вдруг Анна Алексеевна. – Скоро холодно уже будет. Время-то как летит. Вам сколько лет-то, Сашенька?

– Тридцать четыре стукнуло, Анна Алексеевна. Старик уж!

– А давно ли мальчиком, гимназистиком были… Помню вас хорошо в те времена. И отца покойного помню. Как будто вчера это было.

Послышался плеск: по улице скользила лодка. Полунин пригляделся.

– Эй, лодочник, свободен? Причаливай! Надо ехать, Анна Алексеевна, потом не выберусь. Спасибо за ужин, за приют, за ласку.

– Вам спасибо, что не забываете нас. Вы уж Надю простите, Сашенька, что она такая резкая.

– Не беда! Чужие она слова повторяет. Это всё советские кавалеры ей внушают. Советчики ведь теперь в национальную тогу драпируются: они-де защищают национальную Россию, ее границы. А помните, как в Брест-Литовске Россией торговали? Да и сейчас продают за границу русские богатства. И вот есть люди, которые верят в национализм коммунизма. Вы только вдумайтесь – какая это нелепость! Большевики – националисты, а мы – эмигранты – изменники, готовые продать Россию японцам! И в эту чепуху верят и некоторые эмигранты. Ну, ладно. До свидания, Анна Алексеевна, Оля. Привет Наде.

Полунин пожал обеим руки. На балконе было темно, и он не мог видеть, каким тёплым светом сияли карие девичьи глаза.

IX.

Постепенно вода стала уходить с улиц Харбина. Ослабевала и эпидемия холеры. Но на смену шли голод, нищета, бандитизм, спекуляция. С бандитами и спекулянтами власти боролись решительно – вплоть до того, что несколько отрубленных голов с соответствующими надписями на дощечках были для назидания повешены на заборах.

Но дерзости бандитов не было пределов. Город был потрясён убийством среди бела дня подрядчика Кулешова и его доверенного Чудинова. После этого была убита англичанка Вудроф, причём юный русский эмигрант Грязнов задержал одного из бандитов и был ранен. Похищения, разбой, грабежи, убийства, шантаж, вымогательства расцвели в Харбине махровым цветом. Шла какая-то дикая вакханалия, созданная переходным временем, пока новая власть ещё не организовалась.