Время и боги. Дочь короля Эльфландии

Тут я понял то, что раньше не приходило мне в голову: все эти бросающиеся в глаза дома не похожи один на другой именно потому, что в них водятся разные сны.

Другой бродяга утешал дерево, стоявшее у ограды Грин-парка:

– Успокойся, дружище, скоро сюда вернутся поля.

Все это время безобразные клубы дыма поднимались в воздух, того самого дыма, который задушил романтику, который чернит перья птиц. Ну, подумал я, это они не смогут ни похвалить, ни благословить. Но бродяги, завидев дым, воздели руки по направлению сотен труб, восклицая:

– Взгляните на дым. Древние каменноугольные леса, так долго пробывшие в темноте и в тишине, теперь, танцуя, возвращаются к Солнцу. Не забывай про Землю, брат наш, мы желаем тебе радостной встречи с Солнцем.

Недавно прошел дождь, и по водосточному желобу уныло тек грязноватый ручеек. Вода несла с собой мусор и отбросы и исчезала в сумрачных канализационных трубах, недоступных ни солнцу, ни человеческому взгляду. Этот мерзкий ручей, наряду со всеми прочими причинами, и заставил меня считать в глубине души, что город стал невыносим, что Красота в нем умерла, а Романтика исчезла.

Но даже это убожество они ухитрились благословить. Бродяга, одетый в пурпурный плащ с темно-зеленой каймою, сказал:

– Не теряй надежды, брат, ведь ты рано или поздно непременно доберешься до восхитительного Моря и встретишь качающиеся на волнах тяжелые груженые корабли, тебя станут радовать острова, над которыми сияет золотое солнце.

Таково было их благословение жалкому ручейку, и я не ощутил желания его высмеять.

И прохожих, которые спешили мимо в безвкусных своих одеждах и уродливых, чудовищных блестящих шляпах, бродяги благословили тоже. Один из них сказал какому-то мрачного вида прохожему:

– О двойник Ночи, с белейшим воротничком и манжетами, сияющими подобно ее разбросанным звездам. Как боязливо ты прячешь под покровом черных одежд свои неразгаданные желания. Это глубочайшие твои стремления, и им не нужен цвет. Они говорят «нет» пурпуру и «убирайся» чудесному зеленому цвету. Твои дикие прихоти нужно укрощать с помощью черного цвета, и он же помогает сокрыть ужасные фантазии, что приходят тебе на ум. Разве душа твоя мечтает об ангелах или о сказочном царстве, что ты так усердно скрываешь это, боясь ослепить любопытствующих? Так Бог прячет бриллиант в толще земли.

Чудо твоей души не окрашено радостью.

Храни свое искусство.

Будь удивительным. Береги свои тайны.

Прохожий в черном сюртуке молча пошел дальше. А пока бродяга в пурпурном плаще говорил, я начал понимать, что душа мрачного горожанина раздираема удивительными, не оформленными в слова стремлениями. Сама его немота ведет начало от мрачных древних ритуалов: вдруг чье-то доброе приветствие или случайно услышанная на улице песенка сведут на нет его мечты, а от произнесенных им самим слов на поверхности земли пролягут глубокие трещины, и люди, наклонившись, будут вглядываться в бездну.

Затем, повернувшись к Грин-парку, где еще не было и признаков скорой весны, бродяги простерли руки и, глядя на померзшую траву и покрытые нераскрывшимися почками ветви деревьев, предрекли появление первых желтых нарциссов.

По улице проехал омнибус, чуть не раздавив самых неистовых псов, ни на минуту не прекращавших яростного лая. Оглушительно прозвучал его сигнал.

И видение исчезло.

Каркассон

Друг, которого я никогда в жизни не видел, – один из моих читателей – процитировал в своем письме чью-то строку: «Но он – он не дошел до Каркассона…» Не знаю, откуда эти слова, но они легли в основу моей повести.

В давние времена, когда в Арне правил Каморак и мир был куда прекраснее, чем сейчас, устроил король празднество для всей Равнины, дабы восславить великолепие юности своей.

Рассказывают, будто дворец его в Арне был просторен и высок, а расписной потолок сиял синевой; когда же наступал вечер, слуги, вскарабкавшись наверх по приставным лестницам, зажигали десятки свечей, подвешенных на тонких цепочках. Рассказывают также, будто порою сквозь приоткрытое эркерное окно внутрь просачивалось облако, перетекая через край каменной кладки, – так морской туман перехлестывает через выступ отвесных утесов, выглаженный древним ветром, что дует себе и дует испокон веков (унес он с собою тысячи листьев и тысячи эпох, листья или эпохи – ему все едино, ибо ветер не присягает на верность Времени). Под горделивым сводом чертога облако вновь обретало былую форму, неспешно скользило через всю залу и выплывало в небеса через противоположное окно. По очертаниям облака рыцари в чертоге Каморака предсказывали битвы и осады грядущих войн. А еще говорят о чертоге Каморака в Арне, будто не было ему равных ни в какой другой земле, и предрекают, что никогда и не будет.