Время и случай

Затем началась кошмарная работа. Мы с Комплектовым составили два варианта интервью Андропова. Их забраковал Корниенко и написал сам свой проект. Чтобы не начинать все опять сначала, мы выразили свой полный восторг. Затем мне было приказано срочно написать послания Рейгану, Тэтчер, Трюдо, Миттерану, Колю, Мартенсу, Любберсу, Пальме, Ганди, Койвисто. В общем, 16 писем, включая обращения в Токио и Пекин. Поскольку каждое послание должно было быть чем-то индивидуальным, у меня в конце концов начало пошаливать сердце, и я со злости сказал Комплектову, что он меня с этими пустыми бумагами в конце концов «доведет». На что он мне ответил, что в 47 лет умирают редко, а он старше меня, и у него тоже болит сердце. В результате я получил задание написать еще Чаушеску, Папандреу и Андреотти. Всех мы уговаривали ввиду наших крупных уступок выступить за отсрочку размещения американских ракет.

Я спал и видел тот день, когда удастся уехать из этого каторжного дома в Женеву и заняться нормальной работой. А Комплектов все же свалился, хотя ему предстояло сопровождать министра в поездке в Мадрид и Париж.

1 сентября я был у А. А. Громыко. Он был в очень приподнятом настроении. Рассказывал разные забавные истории, в том числе, как наш посол Аркадьев однажды приехал из Софии в Москву верхом на лошади. Министр прямо сказал, что надежды на договоренности с США у него лично нет. Идею полного устранения наших ракет средней дальности из Европы Андропов не поддержал. Все остальное — мертвому припарки. Американцы, конечно, скажут, что наши предложения о ликвидации сокращаемых ракет — это хорошо, но мало. Они всегда так поступают. Поэтому министр посоветовал мне не торопиться выкладывать все, что есть в директивах. Раунд надо довести до конца, а резервов у нас больше нет. Кажется, все ясно.

С утра 2 сентября все занимались только корейским пассажирским самолетом, сбитым нашим истребителем. Все это выглядело довольно странно, начиная с того, что начальник Генштаба Н. В. Огарков в 9 часов утра 1 сентября не мог ответить на наш вопрос, почему к нам на прием срочно запросился американский посол по поводу какого-то самолета, пропавшего на Дальнем Востоке. Я присутствовал при этом телефонном разговоре.

— В чем дело, чей самолет? А, не знаете… Ушел в сторону моря? Стреляли? Попали? Задымил? Ах, темно было, не видели… А что за самолет? Тоже не знаете? Так он упал на нашей территории? Ну, слава Богу, нет. Будете разбираться? Понятно… Наверное, это тот американский самолет-разведчик, который обычно в том районе ходит. Гражданские там никогда не летают… Но нам-то что говорить американцам?

Похоже, что Огарков сам ничего в тот момент толком не знал или ловко маскировался.

Корниенко целый день 2 сентября просидел в Генштабе, составляя материалы, которые могли бы как-то объяснить этот как будто назло подстроенный инцидент. Ясно, что вся наша намечавшаяся в Женеве крупная инициатива была безнадежно провалена. Теперь нам хоть американский «нуль» принимай, и то перед этим потребуют опуститься на колени и посыпать голову пеплом. И кто это все устроил?

В 20 часов, наконец, я попал к Г. М. Корниенко. Он тоже советует не спешить с полным изложением нашей компромиссной позиции. Строго наказывает не принимать самому решение об уходе с переговоров. То, что мы уйдем из Женевы, как только США начнут размещение своих ракет, практически предрешено. Но в любом случае надо будет еще раз спросить разрешения, чтобы Политбюро приняло окончательное решение.

По корейскому самолету Корниенко велел мне самому ничего не говорить. Но если американцы будут нажимать, то сказать, что они сами и подстроили этот инцидент, чтобы сорвать возможность договоренности. Самолет не мог случайно так сильно отклониться от курса. Дело тут нечисто, хотя многое пока неясно.

3 сентября мы прилетели в Женеву. В аэропорту корреспонденты задали мне вопрос, не повлияет ли инцидент с корейским самолетом на переговоры. Я отвечал, что это к ограничению ядерных вооружений в Европе отношения не имеет. К моему удивлению, никто не возражал.

6 сентября после первого пленарного заседания мы встретились с Нитце за ужином в «Ричмонде». Как и предвидел министр, Нитце похвалил инициативу Андропова по уничтожению наших ракет, но сказал, что она все же «недостаточна» для решения вопроса. Впрочем, он имеет для меня приятную новость: они буду! согласны обсудить уничтожение ракет и уничтожение самолетов не в два этапа, а одновременно.

Я заметил, что не здесь главный вопрос. 14 июля он обещал мне прозондировать в Вашингтоне, как можно было бы договориться о неразмещении американских ракет и об учете вооружений Англии и Франции, которым мы должны иметь на своей стороне эквивалент. Что он привез?