Время и случай

Правительство ФРГ, судя по всему, доверяло нашей информации и, кроме того, явно не было заинтересовано в разрастании панических настроений. Замеры радиоактивности не давали органам МВД ФРГ, отвечающим за радиологическую обстановку, оснований для беспокойства. Министр внутренних дел Циммерман официально объявил, что никакого ущерба для населения ФРГ не возникает. Однако шум продолжался. В различных местах ФРГ возникали всякого рода гражданские инициативы во главе с учителями химии, писателями и прочими людьми, которых нельзя было причислить к специалистам. Они призывали прекратить есть салат, мясо диких зверей, ягоды, тщательно мыть детей после игры на улице и т. д. О размерах аварии в Чернобыле поступало все больше информации, добытой путем наблюдения с американских разведывательных спутников. Обстановка сгущалась, хотя мне и удалось погасить дискуссию о возмещении нами вероятного ущерба, нанесенного аварией в Чернобыле, сославшись на отсутствие соответствующих международных обязательств и официальную точку зрения самого правительства ФРГ, заявившего, что ущерба населению страны не причинено. Циммерман крепко рассерчал на меня за это, но сказанное им нельзя было взять назад.

Приближалось 1 мая, начало съезда ГКП в Гамбурге, а следовательно, и прилет Б. Н. Ельцина.

Было ясно, что на него обрушится шквал вопросов по Чернобылю. Поэтому я написал в Москву, что надо быть готовым к ответам по всем деталям этого дела, и отправился встречать Ельцина в Гамбург.

В Гамбурге ко мне обратился один из тогдашних ведущих журналистов самой массовой в ФРГ газеты «Бильд», Ш. Фогель, с просьбой дать ему интервью и помочь подготовить репортаж о новом после. Делал он свое дело весьма умело, что я, правда, оценил несколько позже. На следующий день в «Бильде» красовалась моя фотография: я был на веслах в лодке в центре Гамбурга на реке Альстер. За рулем восседал наш генеральный консул Ю. А. Бармичев. По фотографии было видно, что стоял отличный солнечный день и мы оба чувствовали себя прекрасно. Вокруг же газета пестрела материалами о чернобыльских ужасах.

Поначалу мне это сочетание не понравилось — больно силен был контраст. Только некоторое время спустя наша известная режиссер Московского детского музыкального театра Н. И. Сац, находившаяся в то время в ФРГ, рассказала мне, как этот номер «Бильд» был встречен немцами. Конечно, о Чернобыле было много тревожных материалов, но, с другой стороны, советский посол в своем интервью не только успокаивал, он и сам явно не проявлял никаких признаков тревоги, а, наоборот, спокойно катался под открытым небом на лодке. Это убеждало, что дела не так плохи: что бы ни было предписано говорить послу, но сам-то он себе не враг.

Прибывший на съезд ГКП в сопровождении многочисленных сотрудников ЦК Б. Н. Ельцин, спустившись с трапа самолета и поздоровавшись с Г. Мисом и со мной, тут же сказал, что готов ринуться в бой и начать разъяснительную работу с печатью и общественностью по Чернобылю. Его ждали на первой программе АРД, на следующий день просила интервью программа ЦДФ. Вообще за несколько дней пребывания в ФРГ Б. Н. Ельцин провел со средствами массовой информации огромную работу. Если я не ошибаюсь, он выступил 33 раза, не считая энергичной речи на самом съезде ГКП.

Разумеется, Б. Н. Ельцин везде подчеркивал, что для паники нет оснований, что авария носит ограниченный характер, произошла она из-за несчастного стечения обстоятельств, что ни о каких тысячах погибших не может быть и речи, что ситуация в Чернобыле находится под контролем, что ведется жесткое наблюдение за радиационным фоном. Сейчас много говорят и пишут, что, мол, Политбюро в тот момент проявляло безответственность, сознательно скрывало от людей опасность происходящего и т. д. Я не верю в это. Не могу я поверить, что Б. Н. Ельцин сознательно говорил неправду во всех своих тридцати интервью. Очевидно, Политбюро и его члены не имели в тот момент адекватной информации, не были в состоянии оценить размеры и последствия происшедшей катастрофы. Они опирались на доклады специалистов, которые, весьма вероятно, тоже не поняли поначалу, что случилось. Никакого опыта, связанного с подобными катастрофами, в мире не было. А что требовать от членов Политбюро или Секретариата ЦК, которые, разумеется, просто не имели соответствующих экспертных знаний и могли только повторять то, что сообщали им специалисты по этим делам. Я хорошо помню, как Б. Н. Ельцину кто-то из журналистов задал вопрос, не засыпан ли Киев радиоактивными выбросами после взрыва Чернобыля, и его совершенно искреннее возмущение: «Что же вы нас людоедами считаете? Речь идет об огромном городе. Если бы была опасность для живущих там людей, мы бы не сидели ни минуты сложа руки». Чтобы понять, чем в действительности была чернобыльская катастрофа, понадобилось несколько лет, причем не нам одним, а всему миру, включая и такой высококомпетентный орган, как МАГАТЭ.