Время междуцарствия

– У… по… повелителя… не было оружия!.. – простонал умирающий. – Иначе… иначе бы он забрал с собой хоть кого-то… он был искусным воином прежде… Ищи! Ищи раненого, он убийца… Ищи… ищи… – Хрип его оборвался и смолк. Кахотеп медленно поднялся на ноги.

Нужно было как можно скорее сообщить обо всем царевичу Пентенефре.

Во дворце его уже поджидал начальник стражи Хет-хемб – и без того крайне неприятный человек, в первые месяцы непрерывно всячески задевавший Кахотепа, будто ему невыносим был сам вид темнокожего нубийца, верно тенью следующего за царевичем Пентенефре или – изредка – в одиночку по его поручениям. Быть может, так оно и было: у Хет-хемба была репутация человека, даже к собственным соотечественникам относящегося глубоко пренебрежительно, не говоря уже о чужеземных пленниках и бывших рабах вроде Кахотепа. Со временем глава меджаев вынужден был прекратить явные нападки – нубиец не терял своего положения при царевиче, обзавелся достаточным весом среди прочих слуг и невольным опасливым уважением с их стороны – но до сих пор между ними сохранялось настороженное негласное противостояние.

В другое время Кахотеп непременно прошел бы своей дорогой, даже не обратив внимания на него; теперь же, оберегая ценную информацию, он постарался пройти мимо как можно незаметнее. Но Хет-хемб не был бы собой, если бы не вцепился в него сходу:

– Эй, ты! Его высочество царевич Пентенефре еще не возвратился к себе?

– Не знаю, господин, – сдержавшись, сухо ответил Кахотеп: конечно, он не собирался рассказывать о своей отлучке в город. Глава дворцовой стражи нехорошо прищурился:

– Как так вышло, что ты не рядом с ним в такой момент? Неужто прослышал, что поговаривают о нем…

– Кто поговаривает, господин? – глухо, сквозь зубы выговорил нубиец, теряя терпение: так часто случалось, когда в его присутствии кто-то непочтительно отзывался о Пентенефре. Спокойствие, напомнил он себе: во что бы то ни стало нужно молчать и не ввязываться в споры.

Хет-хемб разочарованно воззрился на него – явно он ожидал более бурной реакции на плохо скрытый намек.

– Ладно, довольно, – буркнул он наконец. – Проваливай, что встал у меня на пути?

Кахотеп повиновался, стиснув зубы; когда он проходил мимо, Хет-хемб неожиданно двинулся навстречу, с силой толкнув плечом – они были одного роста, так что удар вышел довольно сильным. Нубиец обернулся, окончательно потеряв терпение – но возмущенный возглас застыл у него на губах.

По какому-то старому обычаю своей семьи – он был родом из земель, лежащих к западу от Та-Кемет – или же из собственной непонятной прихоти, но в правом ухе Хет-хемб всегда носил затейливую золотую серьгу в виде цветка лотоса; в любое время дня и ночи это нелегкое украшение было при нем, словно глава меджаев вовсе не снимал его. Однако сегодня серьги на месте не было, а сама мочка уха – туго замотана полосой чистой ткани, какой обыкновенно бинтовали свежие раны.

Слова умирающего старика мгновенно встали в его памяти. Кахотеп остановился, как вкопанный, забыв о ярости: он знал, что Хет-хемб безоговорочно предан советнику Та, и теперь страшился случайным взглядом или жестом выдать себя.

– Что встал? Смотри, куда идешь! – грубо бросил начальник дворцовой стражи, и нубиец, вздрогнув, медленно опустил взгляд.

– Прошу прощения, господин. Я споткнулся, – бесцветно пробормотал он сквозь зубы, поклонился и, отвернувшись, поспешил прочь: скорее отыскать царевича Пентенефре, рассказать ему обо всем!

Но добраться до нужных покоев он не успел: еще на подходе, заворачивая в просторный коридор, услышал какой-то подозрительный шорох и мгновенно насторожился. Стражи поблизости не было: в этой части дворца, где располагался гарем фараона, всегда дежурили евнухи – но их шаркающую, семеняще-торопливую поступь Кахотеп давно научился отличать от бесшумного, лишь изредка выдаваемого лязгом оружия шага стражников, в прошлом умелых и бесстрашных воинов: только лучшим из лучших дозволялось охранять священную особу владыки Та-Кемет и его дворец.

Вот только звук, который чуткое, как у дикого зверя, ухо нубийца уловило на грани слышимости, не был издан ни воином, ни евнухом, ни иным обитателем дворца: то был мягкий шорох сандалий по каменным плитам пола, тотчас стихший полностью. Кахотеп стиснул зубы: неужели наемный убийца, лишивший жизни старика, пришел и за ним? Смерти он не боялся – но прежде требовалось любой ценой предупредить господина Пентенефре, что против него плетется заговор…

Последняя мысль мелькнула молнией и тотчас погасла – шорох раздался прямо позади Кахотепа. Тот развернулся стремительно, уворачиваясь от возможного удара и метя крепким кулаком в чужое горло; однако следом за тем что-то тяжелое легко и аккуратно со спины опустилось ему на затылок. Нубиец зашатался и рухнул на пол, как подкошенный. Последнее, что он успел почувствовать – это то, как его, будто куль с мукой, подхватили и поволокли куда-то прочь; затем свет погас окончательно – Кахотеп потерял сознание.

***