Время междуцарствия

Того слугу в городе он обнаружил довольно быстро: стражники у дворцовых ворот, получавшие довольно скудное, по их мнению, жалованье, за достаточное количество золота сразу же рассказали, в каком направлении тот пошел в город. Повторив нехитрую процедуру с вознаграждением за ценные сведения, Кахотеп спустя пару часов выбрел на старую, утратившую прежнее назначение постройку близ величественного Опета Амона. Некогда тут располагался сам храм, позднее переместившийся в огромное новое здание; здесь же ныне принимали бродяг и нищих, раз в день наделяя пищей во славу царя богов, и немало слуг, оставшихся без хозяев и средств к существованию, шли сюда в поисках работы.

Тот, кого Кахотеп искал, нашелся не сразу: в самом дальнем углу, куда забился, дрожа всем полуголым смуглым телом, по-старчески уже дряблым и морщинистым – слуга был, по видимости, ровесником почившего владыки или даже превосходил его возрастом. Как и многие, кто жил во дворце, он знал нелюдимого, с пугающим взглядом нубийца, а потому в блеклых глазах его тотчас появился страх.

– Я… я… Я ничего не знаю! Недостойный раб сказал только то, что слышал, – залопотал он испуганно, вжимаясь спиной в глинобитную стену. Кахотеп наклонился ближе к нему и положил тяжелую руку на плечо старика, но тотчас убрал ее, заметив, что тот уже был близок к обмороку.

– Расскажи, что ты слышал, – велел он прямо. Слуга покойного фараона замотал головой – должно быть, от страха у него отнялся язык. – Не бойся: добрый господин Пентенефре послал меня. Он защитит, если ты скажешь правду.

– Господин Пентенефре… – повторил старик потерянно, качая трясущейся головой. Он знал царевича с самого рождения и, должно быть, не питал к нему дурных чувств; догадавшись об этом, Кахотеп инстинктивно надавил на нужную точку:

– Его обвинят в убийстве его величества. Скажи, что ты знаешь?

– Господин Пентенефре не делал этого! – горячо возразил старый слуга. – К чему ему было так поступать? Недостойный, хоть уже почти глух и совершенно глуп, своими ушами слышал, как его величество пять дней назад беседовал с сановником Шебти и сказал, что намерен назначить господина Пентенефре своим наследником вместо господина Рамсеса! Клянусь, недостойный точно все слышал и тогда еще запомнил, потому что знал, что ему никто не поверит…

Кахотеп с тяжело забившимся сердцем смотрел на него. Огромная рука его невольно сжалась в кулак.

– Я верю тебе, – проговорил он, стараясь совладать с собственным волнением. – Но что еще ты слышал? О чем сегодня тебя спрашивали?

– Еще… Еще… – рассеянно повторил старик, словно забыв сразу о предмете разговора; но тотчас тусклые глаза его заблестели снова: – Повелитель велел мне подать вина – он любил сладкое вино из слив, а к нему всегда подавали мясо дикой утки, запеченное на огне… Но подаватель шел слишком долго, и недостойный отправился поторопить его, чтобы не разгневать повелителя. Он… он сразу заметил неладное: у дверей не оказалось стражи, а огни были потушены. Недостойный сразу хотел предупредить повелителя, но услышал шаги…

– Кто это был? – настойчиво перебил Кахотеп. Слуга замотал головой:

– Я… недостойный не видел. Он испугался и спрятался в опочивальне повелителя. Те люди – у них были закрыты лица, а между собой они не разговаривали. Только… только недостойный слышал кое-что странное, – он опустил голову и надрывно закашлялся, но тотчас заторопился, не дожидаясь новых вопросов: – Повелитель узнал одного из убийц; недостойный слышал, как он сказал: «Ты?..» – а затем тот ударил его ножом в первый раз, и еще, и еще… – старик сгорбился, тяжело дыша; по морщинистым щекам его текли слезы: – Недостойный раб ничем не мог помочь… и побоялся рассказать господину следователю сразу – он думал, что его казнят…

Кахотеп молчал, стиснув зубы. Сам он скорее освежевал бы себя заживо собственными руками, чем остался бы в укрытии, когда его великодушному господину и другу грозила бы смерть; но осуждать беспомощного и несчастного старика отчего-то было выше его сил. Выждав минуту, он спросил как можно тверже:

– Это все, что ты запомнил?

– Недостойный слышал еще кое-что, – просипел старик, согнувшись в три погибели и держась за грудь; говорил он столь тихо, что Кахотепу пришлось наклониться к нему совсем близко. – Крик боли… Их было много, много, но один раз то был не голос повелителя. Он успел ранить кого-то из нападавших, недостойный клянется!.. – колени его подкосились, и он окончательно сполз на горячий песок, заходясь истошным лающим кашлем. Нубиец дернул его за шиворот, пытаясь понять, что происходит, и тотчас заметил медленно расползающееся у ног старика пятно алой крови.

– Отрава! Успели… – прохрипел слуга, из последних сил цепляясь за предплечье Кахотепа; тот перевернул его на бок, не давая захлебнуться кровью, и огляделся потерянно – но вокруг них никого не было, лишь поодаль копошились в тени от небольшой пристройки многочисленные нищие. Ни один из них, казалось, даже не заметил ничего…