Все хорошо

– Да. И выглядело это довольно страшно. Я испугалась. Мы все испугались. На минуту даже подумали, что мы вас потеряли. К счастью, среди зрителей оказались врачи.

– Врачи?

– Да, целых трое. И сидели они в первом ряду, ровно в том месте, где вы упали, представляете? Они вас осмотрели и сказали, что все в порядке. Ничего не сломано. – Она улыбается. – Вот повезло, правда?

Холодная тьма вцепляется в меня.

– Да. Повезло.

– Миранда, что-то не так? Вы побледнели. Все в порядке? Вам не больно?

Я вспоминаю, как хрустнули мои кости, когда я рухнула на пол зрительного зала. Как вздрогнул в теле скелет. Ощупываю себя руками. Ничего. Только небольшая тяжесть в груди. А еще ноги и руки глухо гудят, чего раньше не наблюдалось.

– Больно, – бормочу я. – Или нет. Не знаю.

– Вы, наверное, все еще в шоке. Учитывая, что вам пришлось пережить.

Перед глазами мелькают вспышки. Пол, стоящий в серой траве. Теплая и нежная малышка в моих руках, малышка, которой никогда не существовало. И Грейс. О господи, Грейс.

– Врачи сказали, что вам какое-то время будет очень больно, особенно когда пройдет первый шок. Сказали, что этого следует ожидать.

– Они так сказали?

Я вдруг понимаю, что больше не пою. Не звенит от легкости кровь, не мерцают клетки плоти. Голос теперь тяжелый и какой-то надломленный.

– Мне жаль, Миранда. Но, наверное, все могло быть куда хуже. Даже врачи удивились, что вы ничего не повредили. Почти разозлились, что им нечего лечить. – Она улыбается. – Вот как хорошо, что вы приняли мою ванну. Может, как раз она вас и спасла.

Я оглядываюсь на зеркало над туалетным столиком. В волосах торчит вилка. Тело обернуто алой скатертью, которую Пол завязал у меня на плече, как тогу. К коже пристали водоросли, веточки и крошечные белые и лиловые лепестки. Вспоминаю, как малышка Элли вытащила из моих волос цветок. И вручила его мне как подарок.

Перевожу взгляд на Элли, которая по-прежнему держит меня за руку и смотрит с надеждой. И вдруг замечаю, что теперь мне и правда немного больно. Болят кости, болит плоть, болит сердце. Все болит.

– Но вам нужно себя беречь, – быстро добавляет Элли. – Вы, наверное, очень ослабели от той раны. Было сильное кровотечение. Они наложили вам новую перевязку. Представляете, у одного из врачей оказался с собой саквояж с инструментами. Я раньше такое только в кино видела. Вообще-то он был похож на бутафорский. Я так ему и сказала, мол, ваш саквояж как будто бутафорский. А он рассмеялся и ответил – отличная мысль. А еще добавил, что обожает театр.

Смотрю на свою лодыжку, на которой и правда теперь красуется свежая повязка. Наконец-то кровь больше не идет. На бинте, как мишень, чернеет нарисованная кем-то хмурая рожица. И я понимаю, что именно в этом месте пульсирует тупая боль. Словно под повязкой наливается черный кровоподтек.

– Элли, а еще врачи что-нибудь говорили? Про спектакль, например?

– Нет, ничего, – вспыхивает Элли.

– Не может быть, они точно что-то сказали. А, Элли?

Она качает головой.

– Миранда, да какая разница? Они же просто врачи. Что они понимают в театре? К тому же искусство – вещь субъективная.

– Элли, прошу тебя. Пожалуйста, ответь, что они сказали.

Боль расползается по руке, по пальцам, цепляющимся за ее ладонь.

– Они сказали… – Элли отводит глаза. – Они просили передать, что спектакль их не впечатлил.

– А что конкретно они сказали?

– Сказали, что они… разочарованы, – признается она, все так же не глядя на меня. – Что не испытали катарсиса. Что так и не увидели… – Она снова качает головой.

Я вспоминаю, как рыдала на малой сцене возле тела Грейс. Вспоминаю собравшихся кружком и истязающих меня мужчин. Как я, будто змея, ползла между рядов к сцене, на которой стоял медицинский стол. Связь, которую ощутила, держа в руках Элли. А потом я отвернулась от нее. И бросилась спасать Грейс. Которая тут же исчезла. Осталась только серая трава в углу. Сердце в груди разорвалось на куски, и дыхание выбило из легких.

– Так и не увидели хорошего представления, – заканчиваю я.

Элли молчит.

В груди снова саднит открытая рана. На меня волнами накатывает печаль. Значит, это только вопрос времени. Все вернется – цементная нога, алая паутина, толстяк со стулом. «Когда пройдет первый шок. Этого следует ожидать». И никакими смесями для ванн, никакими лепестками меня не спасти.

– Простите, Миранда. Я не хотела вам говорить, хоть они и просили передать. Сказали, что вам важно будет это услышать. А я подумала: «Зачем? Зачем ей об этом знать?» Честно говоря, они показались мне какими-то странными типами. А еще они почему-то сказали, что хотели бы, чтобы им возместили затраты. И что они еще выйдут на связь.

– Выйдут на связь, – повторяю я, закрывая глаза. Холодная мгла наполняет меня. – Конечно.

– Если вас это хоть сколько-нибудь утешит, – продолжает Элли, – по-моему, спектакль получился замечательный. Все со мной согласны. И… – Помолчав, она набирает в грудь побольше воздуха. – Я хочу сказать вам огромное спасибо. За то, что дали мне шанс, что доверили Елену. У меня слов не хватает передать, как я вам благодарна… за все.