Все не случайно

Через какое-то время мама даже попросила меня устроить ее в Дом ветеранов сцены. Я пыталась убедить ее, что это будет выглядеть дико: у нее же есть я, да и мама еще молода для ветеранства! Но мама настаивала. В ее просьбах я никогда отказать не могла. И я пошла просить о помощи славную Веру Кузьминичну Васильеву, которая шефствовала тогда во Всероссийском театральном обществе над московским и ленинградским домами. Я говорила с ней, пряча глаза, потому что было невыносимо стыдно, что при еще молодой дочери мать рвется в дом престарелых! Что же я за дочь такая? Причину я назвала: сложные отношения с моим мужем, но и это было стыдно. Что же это за муж, который не может наладить отношения с матерью жены? Это говорила не Вера Кузьминична, это я кричала внутри себя, сгорая со стыда. Интеллигентная Вера Кузьминична сказала, что узнает, как это можно сделать. Придя домой, я сказала маме, что выполнила ее просьбу и в ВТО постараются узнать, как можно нам помочь. Как ни странно, после этого тема Дома ветеранов не возникала больше никогда.

Справедливости ради надо сказать, что муж мой, которого мама не приняла, чувствовал это ее неприятие, но никогда не обидел ее ничем и всегда старался помочь. Но мама так и ушла в мир иной, не приняв его. Для меня это было так мучительно, что я дала себе слово: когда придет пора выходить замуж Юле, я приму любой ее выбор. Слово я свое не сдержала…

Странности

Впервые я не смогла объяснить себе поведение мамы, когда она отказалась поехать на похороны брата Андрея в Казань. Это было непостижимым даже для меня, привыкшей к странностям мамы. Они с Андреем не были так близки, как с Димой, но общее трудное детство и последующие редкие встречи и письма не предполагали никакого камня за пазухой, да и по природе своей мама была человеком справедливым и сочувствующим. Тем более так совпало, что мой театр как раз ехал на гастроли в Казань, где жил Андрей с семьей. В это лето был кинофестиваль в Москве, и Володя еще до трагического известия сумел достать для мамы билеты на фестивальные фильмы. Когда пришла весть о смерти, мы с Юлей полетели в Казань, Володя прилетел позже, прямо к похоронам, а мама сказала, что не полетит, а будет смотреть фестивальное кино.

И потом ни разу не спросила ни про похороны, ни про близких брата. Я была в замешательстве.

Чуть позже выяснилось, что у мамы резко испортились отношения с соседями по квартире, которые казались такими симпатичными. Зная маму, ее умение ладить с людьми, безусловную ее интеллигентность и абсолютное неумение конфликтовать, я всю вину мысленно возложила на соседей. Но я поняла, что маме, по ее рассказам, с наглостью молодых соседей не справиться: придется снова искать обмен теперь уже комнаты на комнату в Москве.

Как ни странно, комната нашлась довольно быстро. Старый дореволюционный дом находился в районе Трубной площади, имел два входа: парадный и черный. Парадный был ничем не примечателен, поскольку после нескольких своих ремонтов обрел безликий вид. Зато черный ход, которым пользовались редко и который поэтому неплохо сохранился, был удивительно красивым и изящным: с витой лестницей и огромным окном, украшенным металлическими цветами, поднимающимися из-за перил и образующими собой решетку на окне. Все это, впрочем, было не очень чистым и сильно запущенным, потому что в основном на эту лестницу выходили только покурить. Но даже в таком непрезентабельном виде черный ход производил впечатление. А сам выход на черную лестницу был из общей кухни через узенькую дверь. Возникало ощущение, что ты попал в сказку «Золотой ключик». Маленькая, обшарпанная, неаккуратно окрашенная в несколько слоев коричневой краской дверь вела в совсем другой мир и давала волю воображению.

Кухня – общая, и у мамы было там свое место, а комнатка опять оказалась на удивление светлой и симпатичной. И соседи оказались снова молодыми и улыбчивыми людьми. Мы перевезли мамины вещи в новое жилище, она и там сумела так расставить свою нехитрую мебелишку, что комнатка стала даже краше той, которая была у метро «Университет».