Доктор: «Увы, от этой болезни еще не придумали! Еще могу посоветовать найти для нее какую-нибудь посильную работу, это может немного затормозить процесс, если она человек ответственный».
На том и расстались.
Мама человек очень ответственный и обязательный. Мы нашли ей работу смотрительницы в доме-музее Васнецова: коллектив небольшой, немолодой и интеллигентный. Я была счастлива, потому что общение мамы с Иветтой и со вновь обретенными сестрами постепенно сошло на нет. Возможно, им тоже пришлось послушать о злодеях соседях и они предпочли держаться подальше от мамы.
Поначалу на новой работе мамы в музее все шло хорошо, мама даже как будто ожила, но счастье было, увы, недолгим. Вначале ей стало казаться, что ее обманывают с зарплатой, а потом, что ей не платят вообще. Словом, увы, пришлось с извинениями из музея уйти.
Я не то чтобы не верила первому доктору: я просто подумала, что нужно выслушать еще одно мнение и попытаться найти какие-то лекарства, чтобы облегчить состояние мамы. Тем более что случались дни, когда она была абсолютно в норме и даже уезжала к себе.
Я нашла небольшой институт у метро «Каширская», где обследуют больных с мозговыми изменениями, и уговорила маму лечь на неделю обследоваться. Уже другой доктор, понаблюдав за мамой неделю и посмотрев ее мозг на умных аппаратах, с сожалением сказал мне то же самое, что и первый.
Я забрала маму домой, и начался мой ад.
Когда она была в хорошем и нормальном состоянии, я учила с ней стихи в надежде, что это как-то поможет. Стихи не учились. Она уезжала к себе на пару-тройку дней, а возвращаясь, молила меня съехаться с ней или взять к себе насовсем, спасти от извергов соседей. Это было мукой: ни того, ни другого я сделать не могла, понимая, что в любой момент извергом могу стать я, или Юля, или Володя, как только мы съедемся. Только одному Богу известно, какая это боль – смотреть в родные, молящие глаза матери и отказывать в помощи, придумывая разнообразные отговорки. И придумывать мне их было тяжело. Мне вообще трудно соврать, мама воспитала меня на редкость правдивым человеком.
При этом я была по-прежнему много занята в театре: играла спектакли, репетировала новые роли, улыбалась партнерам – следовала маминому правилу: справляйся со своими проблемами сама, никого в них не посвящая. И я справлялась, но внутри меня был ад, ад безысходности. Мой муж, глядя на меня, говорил, что скоро я сама сойду с ума от такой жизни. Он был не далек от истины, но я не могла себе позволить такой роскоши: я должна была оставаться сильной.
Доктора были правы: болезнь прогрессировала, и мама иногда переставала нас узнавать. Ей казалось, что она находится в чужом доме и вокруг ходят чужие, агрессивные и незнакомые ей люди: так она писала своему любимому брату Димочке с мольбой забрать ее отсюда, от этих злых людей. Потом она это письмо оставила там, где писала, а я его с болью прочла. Однажды мама нашла и почему-то спрятала Володин паспорт. Мы долго его искали во всех возможных местах и нашли его уже после смерти мамы, когда переезжали из Олимпийской деревни.
Мама очень поправилась, потому что все время хотела есть и ела все подряд из холодильника. Заодно мама щедро кормила и нашу собаку. Собаке это было тоже вредно, но мама забывала мою просьбу не кормить собаку, и их общее пиршество не прекращалось.
Однажды мы пришли домой, а мамы нет. Мы поначалу подумали, что она, может быть, поехала к себе, хотя ощущение у нас было, что вообще-то она забыла, что у нее есть своя комната. Позвонили туда. Соседи ответили, что ее нет и давно не было. Попросили перезвонить, если появится, но звонка не последовало, и Володя отправился в отделение милиции, которое находилось на территории Олимпийской деревни, писать заявление о пропаже пожилого человека. Написал, отдал дежурному, а уходя, услышал из недр отделения знакомый голос. Прошел в глубину помещения и увидел маму, беседующую с милиционером: к счастью, она тут же узнала Володю. Милиционер объяснил, что нашел маму бродящей между домами: где живет, она не знает и как зовут – не помнит. Отдавая Володе маму, милиционер сказал, что случай это не редкий, и посоветовал во все карманы положить записки с именем-фамилией и номером телефона, куда звонить, если мама опять уйдет. «И, когда уходите, газ отключайте, а то и взорвать может!» – добавил он.
Записок я написала много и рассовала всюду, куда можно, но покой потеряла окончательно.