Все рушится

– Немедленно отвечай! – рявкнул Оконкво, стоявший рядом с ней. В хижине собралась вся семья и даже кое-кто из соседей.

– Помолчи, я сам буду с ней говорить, – холодным уверенным голосом оборвал знахарь Оконкво и снова повернулся к Эзинме: – Где ты закопала свой ийи-ува?

– Там, где закапывают детей, – ответила та, и по безмолвным свидетелям происходящего прокатился ропот.

– Пошли, покажешь, – распорядился знахарь.

Все толпой выкатились наружу и под предводительством Эзинмы, за которой по пятам следовал Окагбуе, отправились в путь. Оконкво и Эквефи шли непосредственно за лекарем. Дойдя до главной дороги, Эзинма повернула налево, словно собиралась идти к реке.

– Но ты же сказала, что это там, где хоронят детей? – напомнил ей знахарь.

– Нет, – ответила девочка, настолько преисполненная собственной важности, что это было видно даже по ее бойкому шагу. Она то бросалась бежать, то внезапно останавливалась. Толпа следовала за ней в полном молчании. Женщины и дети, возвращавшиеся от реки с кувшинами воды на головах, недоумевали: что происходит? – пока не замечали Окагбуе и не догадывались, что это имеет какое-то отношение к огбанье.

К тому же все они очень хорошо знали Эквефи и ее дочку.

У большого дерева удала Эзинма повернула налево, в буш, толпа последовала за ней. Благодаря своему малому росту девочка пробиралась через заросли обвитых лианами деревьев легче и быстрее, чем ее сопровождающие. Буш оглашался шуршанием сухих листьев и хвороста под ногами и шелестом отводимых в сторону ветвей. Эзинма все больше углублялась в него, толпа неотступно шла по пятам. Потом девочка неожиданно развернулась и пошла обратно, к дороге. Все остановились, пропуская ее, а потом цепочкой снова выстроились за ней.

– Если ты будешь вот так водить нас и ни к чему не приведешь, я из тебя всю дурь выколочу! – пригрозил Оконкво.

– Я же сказал: не трогайте ее. Я знаю, как обращаться с такими, как она, – сказал Окагбуе.

Эзинма привела всех обратно к дороге, посмотрела в обе стороны и повернула направо. Так они вскоре вернулись домой.

– Где ты закопала свой ийи-ува? – спросил Окагбуе, когда Эзинма остановилась наконец перед отцовским оби. Голос Окагбуе не изменился, звучал спокойно и доверительно.

– Под тем апельсиновым деревом, – ответила Эзинма.

– А почему же ты этого сразу не сказала, мерзкая дочь Акалоголи? – яростно выругался Оконкво. Знахарь не обратил на него никакого внимания.

– Пойдем, покажешь мне точное место, – тихо сказал он Эзинме.

– Здесь, – сказала девочка, когда они подошли к дереву.

– Пальцем покажи, – попросил Окагбуе.

– Вот тут. – Эзинма коснулась пальцем земли. Оконкво стоял рядом, рыча, как гром в дождливый сезон.

– Принесите мне мотыгу, – велел Окагбуе.

Когда Эквефи принесла инструмент, он уже снял с плеча сумку из козьей шкуры и накидку и остался в тонком нательном полотнище, обернутом вокруг бедер, конец которого был пропущен между ног и закреплен на поясе сзади. Он без промедления принялся копать яму там, где показала Эзинма. Соседи сидели вокруг него кружком, наблюдая, как яма становится все глубже и глубже. Темная земля с поверхности вскоре сменилась темно-красной, глинистой, которой женщины натирают полы и стены своих хижин. Окагбуе работал без устали, в полном молчании, спина его блестела от пота. Оконкво стоял рядом с ямой. Он предложил Окагбуе сменить его, чтобы тот смог отдохнуть, но Окагбуе ответил, что не устал.

Эквефи ушла в хижину готовить ямс. Муж вынес на этот раз из амбара больше клубней, чем обычно, потому что следовало накормить знахаря. Эзинма отправилась вместе с ней, чтобы помогать матери чистить овощи.

– Тут слишком много овощей, – сказала она.

– Ты разве не видишь, что горшок полон ямса? И ты прекрасно знаешь, как увариваются овощи.

– Да, – согласилась Эзинма, – из-за этого ведь змееголов и убил свою мать.

– Именно, – подтвердила Эквефи.

– Он дал ей семь корзин овощей, а после готовки осталось только три. Вот он ее и убил, – закончила Эзинма.

– Но это еще не конец истории.

– Ах да, я теперь вспомнила, – подхватила Эзинма. – Он принес еще семь корзин и приготовил овощи сам. И снова получилось три. Тогда он убил и себя.

Во дворе Окагбуе и Оконкво продолжали рыть яму в поисках ийи-ува, который закопала Эзинма. Соседи все так же сидели вокруг. Яма стала такой глубокой, что стоявшего в ней землекопа уже не было видно – росла лишь гора вынутой им красной земли. Сын Оконкво Нвойе не отходил от края ямы, потому что не хотел ничего пропустить.

Окагбуе, снова сменивший Оконкво, как всегда, работал молча. Соседи и жены Оконкво начали теперь переговариваться между собой, детям тоже надоело смотреть, и они вернулись к своим играм.

Вдруг Окагбуе выпрыгнул из ямы с проворством леопарда.

– Уже совсем рядом, – сказал он. – Я его чую.

Зрители взволновались, те, кто сидел, вскочили на ноги.

– Позови жену и дочь, – сказал Оконкво лекарь. Но Эквефи и Эзинма и сами уже, услыхав шум, выбежали посмотреть, что происходит.