Всесожжение

– Перестань, Сигур не навредит человеку, к тому же она органически неспособна на такое. Она может убить, только защищая себя, спасая миссию.

– Ты ещё не она. А я не человек – лишь подыхающий (как меня назовёшь?) полуангел-полудемон, – он заходится сильным кашлем. – Я – указательный палец плазмата, ничего более.

Я ненавижу этот тон и манеру говорить. Ненавижу горо по определению, но этого слишком мало, чтобы убить его. Возможно, он страдает так сильно, что хотел бы спровоцировать меня, ведь он не может сам лишить себя жизни.

– Ты говоришь загадками, и причиной не может быть проказа. Ты ведёшь себя так, сколько себя помню, сколько помнит мой отец. Это несовместимость Бога с человеческим мозгом? Изголодавшийся пастух пожирает свою овцу?

– Самое время её пожрать, Францишек. Это свёрнутое в трубку сучье четвёртое измерение.

Я получаю информацию, что Первый наткнулся в медицинском модуле на самоходную пушку Huawei. Он был быстрым, но пуля настигла его в главном коридоре. Визор угасает безвозвратно. Второй ведёт группу ещё медленнее. Ищейки влетают в шахту лифта.

– Зачем Бог такое допускает?

– Хочешь услышать простой ответ? – Ронштайн не скрывает нетерпения. – Возможно, время – это болезнь, которой я болен с момента Большого Взрыва и не осознаю ни его влияния, ни нашей жизни, ни смерти. Его персонификация является самой большой ошибкой людей. Называть Бога «Он», это как говорить «он» про глюон и фотон.

– Да, я понимаю, мы должны говорить про него «это», но трудно было бы выражаться. Тысячи лет привычки и языковых ошибок.

– Ты прекрасно знаешь, что это бесплодная дискуссия, и тебе уже пора двигать на юг. Я дам тебе часть своего тела, чтобы ты мог призвать Вивьен. У меня уже давно нет с ней контакта. Я спрятал в ладони чистый свет, это единственная здоровая часть меня.

– Я не отрежу тебе руку, сукин ты сын.

– Ты сделаешь это, Францишек, и сделаешь гораздо больше.

Псы, согласно инструкции, спустились по стенам шахты до –8 уровня. В операционном зале должны лежать мои останки. Тело, скорее всего, истерзано вампирами, а облучённый мозг вскпипел во время трансфера, но я хочу это увидеть.

Ищейкам везёт – они попадают в туннель. Проходят в правое крыло, пересекают горы бетонной пены с затопленными солдатами Саранчи и в конце выходят около операционных комнат. В сером изображении, использующем свет от шахты лифта, можно различить самые важные силуэты. Посредине зала лежит шлем Guangxi и погнутый металлический шкафчик с высунутыми ящиками. Видно кровать, штатив для капельницы и немного электроники на стенах. Псы внимательно оглядываются всеми камерами.

Три независимых визора показываю одно и то же: комната пуста.

– Я найду Вивьен и без твоего паршивого подарка. Но я не знаю, что должен ей сказать, когда это наконец случится.

– Ты ничего не должен говорить. Она все прочитает по отпечаткам пальцев. – Ронштайн останавливается, чтобы перевести дыхание.

– Бредишь, как святой, награждённый даром языков.

– Святые не могут назвать то, что видели. Им не хватает слов, потому с их уст слетает лишь бормотание, – мы остановились под старым дубом, окружённым кустами ежевики. – Нескольких десятков терабайтов мозга мало, чтобы понять. Даже если присоединить ещё несколько сотен на аидах.

Ронштайн наклоняется ко мне и шепчет без слов, как неподвижный ветер шептал бы деревьям без листьев. Большие толстые порции знаний, которые не под силу даже вспомогательному мозгу, переполняют меня, не вмещаясь в носители памяти.

Тем временем ищейки забираются всё глубже, они уже на девятом этаже. Подметая антиполевыми оборками сожжённый коридор, спускаются до –10 уровня. В поле зрения псов появляются трупы под стенами, следы от пуль, разбитые лампы и стекло в дверях. Самые нижние этажи не столь обширны, как остальные, это всего лишь несколько залов, выдолбленных для определённой цели.

На –10 уровне находилась оружейная. Двери в главный склад взорваны, но конструкция туннеля выдержала. Несколько андроидов погибло, защищая собственными телами вооружение и боеприпасы. Часть разграбленного оборудования лежала на полу среди обломков штукатурки: магазины для хеклеров, ящики с оглушающими гранатами, приборы ночного видения. На полу, присыпанным белой пылью, видны пятна крови и отпечатки тяжёлых ботинок Саранчи. Следы ведут к лифту.

И снова трудоёмкий спуск по шахте. Осталось только два уровня!

Я хватаю Ронштайна за шею и душу в яростных объятиях. Тот, кто всегда побеждал и навязывал свою волю, оседает на сожжённую траву. Он умер так быстро и легко, не произнеся ни звука. Я стою неподвижно, ошеломлённый своим поступком, под вековым деревом на огромном рыжем поле, где вырастают кучи мусора. По небу пролетает клин одичавших дронов, а в голове звучит только «постгумус». «Загробник».