Всесожжение

Я упорно повторяю, что если Харви отправил Вивьен в ад, то сделал это не для того, чтобы её убить. Когда она отправлялась, я верил, что прибудет с доброй вестью, что «Heart of Darkness» вернёт исходный порядок в наш мир. Но исходный порядок оказался чем-то иным, не таким, как я думал. Стражи крови плохо прочитали знаки. Вивьен должна знать больше об этих мерзавцах, присматривающих за людьми как за экспериментальным скотом для размножения плазмата. Возраст горо не производит на неё впечатления – туннельщик тратил на другие истории тысячи лет. И даже если бы она считалась Спасителем, то это лишь имя, пустой звук.

Вивьен Элдрич, второй пилот «H.O.D.» – уже не человек, так же, как и я. Личность живёт в теле, которое Ронштайн выкрал из взорванного дельтаплана; погруженное в жидкий азот, оно не утратило душу в год Зеро, а потом было заражено френами. Гибрид. Основание моего путешествия на юг. Она подходит ко мне, а её глаза искрятся голубым, как дыры на небосклоне. Дотрагивается до окровавленной, вымазанной грязью брони и делает что-то, отчего я перестаю бояться и нахожу в себе силы, чтобы не трястись от холода.

– Мы должны идти, – говорит она, не шевеля губами.

– Идти на юг, – скрипит сломанный синтезатор.

– В одном из ответвлений Иеремии есть туннель, через который мы попадём на край пустыни. Это единственный способ успеть.

Я сосредоточенно смотрю, как она плывёт в направлении мёртвого солдата Death Angel

, снимает с него защитный рюкзак, борется с замком, подгоняет ремни под девичьи плечи и поворачивается с улыбкой на губах. Последний раз я смотрю на стены Замка, остатки Стеклянной Башни, разбитой о скалу, родовой герб над дверями и кровавое побоище на главном дворе. Мы должны идти.

Я могу спросить мою спутницу обо всём или могу спросить себя, потому что знаю ответы. Я не понимаю их, но могу произнести, как будто бы внезапно подключился к бесконечной мировой сети. Ущельями заповедника попадаю в соответствующее место своей памяти:

Мать познакомилась с Ронштайном в филармонии Густава, на напыщенной презентации по случаю праздника Республики. Приглушенный свет, блеск хрустальных бокалов, пузырьки шампанского, привезённого из виноградников Ремарка. Отец не ошибался, говоря, что у неё не было выбора. Когда она уезжала к этому сукиному сыну, только что кончилось лето, слабеющее солнце светило сквозь листья деревьев, но я запомнил только заблудившийся лучик. Мама умерла через четыре года после передозировки пытии. Никто из семьи не был на похоронах.

Я вижу себя: в голубом халате блуждаю по коридорам клиники в Сигарде. Они перекидывают меня из колыбели в колыбель, меняют тело, безумная боль превратилась в редкие мигрени. Целое крыло клиники принадлежит VoidWorks

, меня никто не останавливает, когда я гуляю, ослеплённый, по Синету или прыгаю по Вересковым Пустошам. Я ищу там следы Пат, собираю крохи её работы и общественных контактов, записи логинов, адреса «облака» и коммуникаторов. Потом звоню в первый раз с надеждой, что она меня помнит, и короткий разговор на подъездной дорожке не был побочным результатом облучения и лекарств.

Так, наверное, выглядит любовь или страсть, или одно и другое, смешанные в надлежащих пропорциях. Желание быть рядом с другим человеком, проникать в него физически и психологически. Потом первая встреча и первые слова, наибольший восторг и страхи, и самая странная вещь, которую я не раскрыл даже после её смерти – сопротивление смотреть в себя, словно она боялась узнать правду. И речь шла не только о пережитых травмах. Пат с огромным трудом строила планы на будущее. Она застряла между двумя небытиями.

Сейчас она идёт рядом, спокойная и уверенная в каждом шаге, она и не она, лишённая ненужных стремлений и человеческих черт. Она освещает пасть ущелья: вытягивает из ночи кристаллики минералов, искрящихся на отвесных стенах, кое-где я вижу заиндевелые растения – невозможная вещь в конце лета, однако близкая и осязаемая. Я растираю в ладонях веточку кустика, давлю ее, как скульптуру из соли.

Сворачиваю в узкую расщелину справа. С трудом протискиваюсь между выступающими камнями, обламываю куски скал и сплетённых корней. Ползу на четвереньках, когда проход сверху оказывается невозможным. Белая фигура показывает мне дорогу. Вивьен безошибочно следует к полусферической аномалии, которая выросла у входа в неглубокую пещеру. Вскоре мы оказываемся на месте.

Из большого пузыря диаметром несколько метров исходит рассеянный солнечный свет. Когда мы подходим ближе, оболочка дрожит, реагирует на наше присутствие. Пузырь выглядит как стенка стеклянного шара, закопанного в земле, внутри царит день, через прозрачную мембрану видны далёкие кроны деревьев.

– Пустыня начинается через несколько десятков километров от места, где наступит прыжок, – Вивьен отвечает на незаданный вопрос. – Боишься, Францишек?

– Я не боюсь смерти, – отвечаю без раздумий.